КГБ в смокинге. Книга 1
Шрифт:
— Вам знакомо выражение «самолетное хамло»? — вежливо поинтересовалась я.
— Переведите, пожалуйста, на английский, я что-то со сна плохо соображаю.
— Мадам, ваше виски, — проворковала где-то над моим ухом стюардесса.
— Что?! — Бержерак попытался вскочить с кресла, но ремень бросил его обратно. — Я не узнаю авиакомпанию «Сабена»! Где утонченность фламандцев? Куда девалась принципиальность валлонов? Наполнять эту восхитительную грудь, это дивное творение создателя, мерзким пойлом
Стюардесса прыснула.
— Шампанское! — провозгласил Бержерак и взмахнул носом, как платком. — «Вдову Клико»! За мой многострадальный счет!
Стюардесса вопросительно взглянула на меня.
— Все что угодно, лишь бы он снова не заснул, — кивнула я.
— А что делать с виски?
— Дайте сюда, — протянул волосатую руку Бержерак. — И как только люди пьют этот отвратительный самогон!
Стюардесса, с трудом сдерживаясь, чтобы не заржать, подала ему стакан и исчезла.
Бержерак с омерзением отхлебнул сразу половину виски и состроил немыслимую гримасу:
— Так я и думал! Если это «Джонни Уокер», то я — русский.
— А вы не русский?
— Похож? — грозно поинтересовался Бержерак.
— Очень.
— Чем же?
— Хорошо разбираетесь в спиртном.
— Не порите чушь, мадам! — отмахнулся Бержерак и залпом допил остатки виски. — Русские никогда не разбирались в качестве алкоголя. Только в количестве. Здесь они very special — самое то!
— Так кто же вы тогда?
— Янки, кто же еще?! — носатый окинул меня взглядом Наполеона, покидающего Аустерлиц. — Только стопроцентный американец способен сказать женщине всего несколько слов и навек покорить ее сердце.
— Вы имеете в виду свою маму?
— Я имею в виду вас, мадам! А вот и шампанское! Благодарю вас, мисс, вы очень любезны.
На подносе у стюардессы искрились два изящных бокала.
Стопроцентный американец галантно протянул мне шампанское, потом подхватил второй бокал и, кивком проводив стюардессу, заявил:
— Ваша грудь, мадам…
— Может, для приличия начнем с глаз?
— Почему с глаз? — на лице Бержерака читалось искреннее удивление. — Глаза как глаза. А вот грудь…
— Послушайте, вы мне надоели!
— Если позволите, мадам, я хотел бы закончить свою мысль… — он укоризненно посмотрел на меня, затем пригубил шампанское и довольно чмокнул. — А вот здесь все правильно. Это «Вдова Клико». Итак… Ваша грудь, мадам, вызвала во мне совершенно незабываемые воспоминания, которыми я сейчас же хочу поделиться с вами…
— Может, не стоит? — с надеждой спросила я. — Зачем тревожить и без того травмированную психику?
— Если бы я мог, если бы я мог! — Бержерак горестно помотал головой. — Но я не могу. Признания рвутся из самой глубины моего сердца, хочется делиться, вспоминать,
Он разволновался так, что пролил шампанское на брюки, засуетился, пытаясь промакнуть их салфеткой, пролил еще полбокала, потом махнул рукой и вновь вцепился в меня.
— Шесть лет назад я отдыхал в Майами-Бич, штат Флорида. Стояло прекрасное лето…
— Послушайте, мистер…
— Ах да, — всплеснул руками американец. — Я даже не представился, так взволновала меня ваша волшебная грудь. Меня зовут Джон!
— Удивительно редкое имя.
— Вы находите?
— Извините, Джон, я провела в Аргентине очень сложные дни и по-настоящему устала. Если вы не возражаете, я слегка вздремну, а потом мы продолжим нашу упоительную беседу. Не расстраивайтесь, храпеть я не буду. Обещаю вам.
— Так я храпел? — в голосе Джона отчетливо звучало отвращение.
— Несмотря на психические стрессы, вы очень догадливы.
— Я в жизни никогда не храпел. Неужели я…
— Вы не просто храпели, сэр, — я почувствовала, что зверею. — Вы бурлили, как десяток сливных бачков в общественном сортире, вы клокотали, как вся канализационная система вашего сраного Нью-Йорка, вы извергали звериные вопли, которые еще не идентифицированы в природе, вы издавали во сне звуки, на которые вряд ли способны даже двести сексуально озабоченных андалузских быков. Вы — феномен храпа! Во время сна вас необходимо изолировать от общества, пока кто-нибудь не стал жертвой эсгибиционистских вывертов вашей проклятой Богом носоглотки. Вам нужен одновременно отоларинголог, психиатр и проктолог.
— А проктолог зачем? — уныло спросил Джон.
— Чтобы он в спешном порядке замуровал ваше анальное отверстие. Ибо эти позорные звуки доносились и оттуда тоже.
— Вы меня очень расстроили, — огорченно признался Джон. — Вы высказали эти страшные упреки совершенно убийственным тоном. Так предъявляет обвинение в растлении малолетних окружной прокурор штата Иллинойс.
— Мне очень жаль… — сон, о котором я мечтала весь полет, наконец-то начал тяжелить веки. — Так вы не возражаете, если я немного посплю?
— Спите спокойно, мадам, — на какое-то мгновение его лицо преобразилось: с него как бы слетела шутовская маска, осталось только выражение заботы и тепла. А может, мне это просто показалось. — Я подумаю пока над вашими суровыми обвинениями. Это ведь ужасно, если вы правы…
Париж, как и по дороге в Аргентину, начался для меня с мощного толчка шасси, от которого я и проснулась. Несколько секунд я возвращалась к действительности, силясь вспомнить, что же мне снилось. Но ничего не вспомнила, кроме ощущения руки на плече — теплой, сильной и какой-то трепетной. Руки Юджина…