Кидалы в лампасах
Шрифт:
Глава 10
Проверка боем
Генерала Конягина увезли с летного поля на сверкающем лаком джипе, уже довольно пьяного, но оттого только более надутого и высокомерного. Хвата же дожидался урчащий бронетранспортер, водитель которого рванул с места так резво, словно всю жизнь мечтал поучаствовать в гонках Дакар – Париж. Насчет Хвата у него явно имелись какие-то инструкции, потому что, коротко поприветствовав пассажира, он не проронил больше ни слова, зато включил на полную громкость раздолбанный радиоприемник, давая понять, что вступать в разговоры не намерен.
Пришлось
«От любви не убежишь, милый мой, ты зря дрожишь, это будет словно сон, ты поймешь, что ты влюблен».
То, что это завопило девичье трио, а не какой-нибудь поп-квинтет или квартет, дела не меняло. Хват выслушал лишь пару куплетов с рефреном, после чего взмолился, обращаясь к толстокожей водительской спине:
– Сержант, если тебе не жаль моих ушей, то пожалей хотя бы собственные мозги.
– А чего их жалеть? – удивился водитель, приглушив радио.
– Засохнут ведь от такого музона.
– Нет, не засохнут. Я с седьмого класса попсу слушаю, а башке хоть бы хны.
В подтверждение своим словам водитель опять вывернул регулятор громкости на полную мощность и, прежде чем отвернуться от Хвата, улыбнулся ему улыбкой законченного идиота. Такого ни «грезы-слезы» не проймут, ни «любовь-кровь», ни даже «мечты-цветы». Ему любую напрямую к обоим полушариям подключи, а он будет все так же улыбаться и крутить баранку, подпевая властителям своих дум:
– Улетай, прилетай, но скучать мне не давай, ай-яй-яй, ай-яй-яй, это наш с тобою май…
Де-де-де-дех – вторили вокалисту то ли ударные, то ли пустые жестянки, перекатывающиеся по полу. Рум-тум-тум-тум, откликался то ли синтезатор, то ли карбюратор.
Одним словом, это была поездка не того рода, о которой остаются приятные воспоминания. По лесным дорогам БТР прыгал так, как будто намеревался обеспечить седоков сотрясением мозгов, зато усилившееся завывание мотора избавило Хвата от необходимости слушать продолжение радиоконцерта так же отчетливо, как прежде.
Вывалившись из железного чрева бронетранспортера, он с наслаждением вдохнул ночной воздух и поднял лицо к звездам, проглядывающим сквозь кроны сосен. Хотелось верить, что у братьев по разуму, обитающих там, в космических далях, не существует ни хит-парадов, ни развязных ведущих, умеющих молоть языком значительно лучше, чем думать. А если у них имеются собственные Витасы и Децлы, то за каким лешим налаживать с ними контакты? Чтобы обогатиться записями какого-нибудь несравненного поп-кумира из созвездия тау Кита?
«Нет уж, спасибо, мы уж как-нибудь сами, на такой грешной, но зато на своей собственной Земле», – подумал Хват, оглядываясь по сторонам.
Похоже, он находился на территории военного городка, хотя до ближайших светящихся окон было не меньше двух километров. Бронетранспортер уже катил прочь, слева полыхал костер, возле которого не было ни души, хотя постороннее присутствие все же ощущалось – кожей, кончиками волос, настороженно ощетинившихся на затылке. Выискивать взглядом того, кто наблюдал за ним из темноты, Хват не стал, предпочитая разыгрывать из себя штатского недотепу. С него взяли слово сохранять цель прибытия в тайне, а слово нужно держать… пока другая сторона соблюдает свои обязательства. Хвату доводилось нарушать договоренности, и не раз, но он никогда не делал этого первым. Может быть, именно поэтому, любуясь звездным небом, он не испытывал страха перед вечностью и неотвратимостью смерти. Его совесть была чиста, насколько она может быть чистой в этом бренном мире, сотворенном, что бы там ни говорили, из самой обыкновенной грязи.
– С прибытием.
Обернувшись на голос, Хват увидел седого мужчину, выросшего за спиной бесшумнее любого здешнего гриба. Седой, покрытый несмываемым бурым загаром, одетый в камуфляж без знаков различия, он производил впечатление человека, дружить с которым гораздо спокойнее, чем враждовать.
– Михаил, – представился Хват, пожимая протянутую руку.
– Реутов. Полковник спецназа Главного разведывательного управления Генштаба России. – Мужчина прищурился. – Нашего племени?
– Извините, распространяться на подобные темы не имею права.
– Какие могут быть извинения? – Реутов пожал плечами. – Мне и так все ясно. Я наших с первого взгляда вычисляю. – Его прищур сделался дружелюбным. – К «чехам» один пойдешь? Без прикрытия?
– Даже не знаю, что вам ответить, – смутился Хват.
– А ничего не отвечай. Я сам соображу, что к чему. – Реутов махнул рукой в сторону костра, полыхающего неподалеку. – Пойдем к огню, потолкуем. Помощь какая-нибудь нужна?
– Меня обещали обеспечить всем необходимым.
– Снаряжение готово, сам подбирал. Что еще?
– Потренироваться бы. В полную силу.
– Сколько у тебя времени? – поинтересовался Реутов, усаживаясь возле костра.
– Думаю, совсем мало, – уклончиво ответил Хват, следуя его примеру.
– Жаль, – сказал Реутов. – Погонял бы тебя на славу. Признайся, давно на подножном корму жить не доводилось? На деревьях спать, марш-броски с полной выкладкой совершать, стрельбы чередовать с рукопашкой?
– Скажу одно: с 95-го я сугубо штатский человек.
– Ну, не беда. Настоящее мастерство ведь не пропьешь, верно?
– Какое мастерство? – удивился Хват. – Не было никакого мастерства. Мы, кажется, договорились.
– Конечно, – кивнул Реутов. – Но если не хочешь на вопросы отвечать, то меня, старого служаку, послушай. Это ведь тебе не возбраняется?
– Да вроде бы нет.
В наступившей тишине было слышно, как трещат в огне пылающие сучья да сухо постреливают угольки, выбрасывая в темноту россыпи алых искр. Мужчины, освещенные костром, походили на два неподвижных изваяния, лишь глаза их поблескивали, отражая отблески пламени.