Киевская Русь
Шрифт:
О таких же "князьях", зависимых от киевского князя Игоря, говорит и договор 945 года: послы и гости были посланы в Грецию "от Игоря, великого князя русского, и от всякоя княжия и от всех людии Русския земля". А несколькими строками ниже о том же посольстве договор выражается несколько иначе: "И великий князь наш Игорь и князи и боляре его и людье вси рустии послаша ны к Роману и к Костянтину и к Стефану, к великим царям греческим, сотворити любовь с самеми цесари и со всем болярством и со всеми людьми греческими на вся лета, дондеже сияет солнце и весь мир стоит".
1 М. С. Грушевский. Указ, соч., I, стр. 423.
2 В. А. Пархоменко в этом Новгороде видит не Новгород Великий на Волхове, а какой-то другой, южный, но мнение его противоречит всему контексту сообщения Константина.
З
4 Там же, стр. 34.
5 Там же, стр. 35.
И дальше в том же договоре упоминаются бояре Игоревы. "А великий князь русский и боляре его да посылают в Греки к великим цесарем греческим корабли, елико хотять, сослыисгостьми"... Двусторонняя присяга на договоре должна была служить гарантией его выполнения: русская делегация присягала на том, "...яже суть написана на харатьи сей хранити от Игоря и от всех боляр и от всех людей от страны Рускыя в прочая лета и во ину. Аще ли же кто от князь или от людий русских ли хрестеян или нехрестеян преступит се, еже написано на харатьи сей, будеть достоин своим оружием умрети..."1
То же имеем и в договоре кн. Святослава 972 года. Князь Святослав заключает договор. Он говорит за себя и за тех, кто находится под его рукою, "иже суть подо мною Русь, боляре и прочий". Клянется он не один: "...кляхся ко цесарем греческим и со мною боляре и Русь вся... Аще ли тех семех преже реченых не сохраним, аз же и со мною и подо мною, да имеем клятву от бога, в его же веруем, в Перуна и в Волоса, скотья бога..." Характерно, что в договоре Святослава князья уже не упоминаются, а называются только бояре.
С, М. Соловьев по этому же поводу замечает: "Князьями никогда не называются простые мужи, но всегда только члены владетельных родов". Но тут же С. М. Соловьев высказывает ни на чем не основанное положение, что эти князья, о которых говорят договоры, есть "родичи" киевского князя. Впрочем, он тут же и прибавляет: "об отношениях этих родичей к князьям мы ничего не знаем".2 Поиски "родичей" увлекли нашего крупнейшего историка на ложный путь и не позволили ему видеть того, что было на самом деле.
1 Там же, стр. 59-60.
2 С. М. Соловьев. История отношений между русскими князьями Рюрикова дома, стр. 41.
Едва ли не правильнее будет признать в этих князьях с несколько разукрашенными византийской терминологией титулами местных князей, которых систематически подчиняли себе, а потом и истребляли киевские князья. Когда писалась летопись, имена многих из этих князей уже были забыты, имена других летописец не счел нужным называть, поскольку у него была вполне определенная задача изобразить в наиболее привлекательном виде историю князей Рюриковской династии, несомненно, враждебной всем другим княжеским ветвям: мы знаем, как беспощадно расправились Рюриковичи с непокорными им местными князьями. Никаких "родовых" междукняжеских отношений здесь мы не видим. Впрочем, и сам С. М. Соловьев, самый ярый защитник "родовых" междукняжеских отношений, должен был сделать очень существенную оговорку, что "эти отношения (т. е. отношения киевских князей IX-X вв. к другим, не киевским князьям.-Б. Г.) не были подобны последующим родовым отношениям княжеским, именно уже потому, что родичи (!) Рюрика называются мужами его, что указывает на отношение дружинное, следовательно служебное, а не родовое".1
Если отбросить "родичей" Рюрика, которые якобы называются "мужами", как не доказанный, не доказуемый и не нужный даже самому Соловьеву домысел автора, получится формулировка политического строя Киевского государства X в., хотя и не исчерпывающая, но в основном правильная. "Мужи", сидящие по местам, оказываются в "служебных" отношениях к киевскому князю. Как мы сейчас увидим, - не только "мужи", но и князья, ни в каком родстве с Рюриком не состоящие, быть может, лишь за отдельными и очень редкими исключениями.
Договор Игоря 945 года дает нам очень интересные детали, по которым мы можем несколько ближе всмотреться в тогдашние политические отношения.
Мы имеем здесь не только общее место о том, что Игорь "посла муже своя к Роману" или указание на то, что уполномоченные, явившиеся к византийскому двору были "посланы
В данном случае нам особенно интересны "слы". Бросается в глаза их высокое положение в обществе и государстве: они и в договоре стоят на первом месте, имеют золотые печати и право на привилегированное положение в самом Царьграде как высокие представители своей страны. Но и этого мало. Мы имеем здесь совершенно ясные указания, кого именно представляют эти делегаты.
Ивор является послом самого Игоря, великого князя русского. Он стоит на первом месте и выделен особо. Он не смешивается с остальными "общими силами". Среди этих последних в порядке их упоминания в договоре идут: Вуефаст - посол Святослава, сына Игорева; далее называется посол жены Игоревен, княгини Ольги, и Игоря, племянника Игорева; еще один представитель другого племянника Игоря - Якуна поставлен ниже. Здесь важно отметить, что послы даже жены Игоря и его сына попали в число "общих слов", чем подчеркивается особое значение великого князя Киевского, что находится в полном согласии с другими имеющимися в нашем распоряжении источниками. Называются дальше, повидимому, княжие мужи - бояре и знатные женщины (а может быть, только одна), имевшие своих представителей в этом посольствеПредслава2 и жена Улеба Сфандра. Всех мужей названо 20. За ними идут купцы. Их 30. О том, кто эти мужи, мы уже говорили (см. стр. 79-80). Здесь необходимо подчеркнуть их положение при князе и значение в качестве уполномоченных от Киевского княжеского правительства. Это ведь все знать, те самые светлые князья и бояре, о которых так часто говорят договоры. Это те, о которых Святослав в договоре 972 года сказал "иже со мною" в отличие от других, которые были "под" ним. Не сами они едут в Византию, а посылают своих людей, людей из своих собственных дворов, приблизительно таких же, какие были у кн. Ольги и кн. Святослава.
Что в договоре 945 года представительство от князей и бояр не случайность, а система, видно из путешествия кн. Ольги в Царь-град и приема ее при дворе византийского императора, описанного Константином Багрянородным. Ольга прибыла в Константинополь не одна, а с племянником, людьми собственного двора (8 человек), представителями кн. Святослава, представителями ("апокри-сиарии") русских вельмож (ар.) (20 человек или 22), купцами (43 или 44 человека). У представителей-апокри-сиариев "русской правящей знати" своя собственная свита. Стало быть, это люди не мелкие, представляющие еще более знатных людей. Здесь мы видим по сути дела совершенно тот же принцип, что и в делегации 945 года. Там был особо выделен князь Игорь, тут - княгиня Ольга: она называется в византийских документах гегемоном и архонтиссой руссов, т. е. так, как греки называли наиболее знатных и великих из иностранных гегемонов;3 выделена она и ценностью подарков, выданных греками всему посольству. Ей подарили 700 милисиариев и золотое блюдо, украшенное драгоценными камнями, между тем как племяннику Ольги, получившему подарок самый ценный по сравнению с другими членами посольства, выдано было только 50 милисиариев, а "апокрисиарии" русских вельмож получили только по 24 милисиария, а купцы - по 20.4
В русском народном эпосе хорошо запомнилась эта черта в политическом строе Киевской Руси.
"Гой еси, Иван Годинович!
Возьми ты у меня, князя, сто человек
Русских могучих богатырей;
У княгини ты бери другое сто".5
Становится понятным, почему у кн. Ольги свой собственный замок Вышгород - свое село Ольжичи ("и есть село ее Ольжичи и доселе"), у Рогнеды - Изяславль. Делается также понятным, для чего дань от древлян была распределена так, что две ее части поступали Киеву, а третья "ко Вышегороду" (см. стр. 81). Сам летописец объяснил это так: "бе бо Вышегород град Вользин". Но все эти сообщения летописи только небольшие куски старой жизни, несомненно, вырванные, так сказать, из контекста. Но и они при сопоставлении их с другими материалами дают нам основание думать, что князья и бояре X в. имели свои дворы и хозяйства, база которых, несомненно, заключалась в земле. В частности, это касается двора и хозяйства Ольги.