Киндер-сюрприз для декана
Шрифт:
Антоний резко срывается с места и с разбегу врезается в… меня! Толкает и не задерживаясь тут же уныривает в квартиру.
А я…
А я от неожиданности не справляюсь с координацией. Пролетаю два шага, всего два шага… Достаточно, чтобы врезаться не куда попало, а в… Катю, стоящую совсем близко к порогу.
Бля-я-я…
Влетаю в неё, а кажется – в водопад с разбегу. И такая вдруг скручивает алчная судорога, что я быстрее сгребаю её в охапку – якобы помогаю удержаться на ногах, но нет, конечно же, нет.
И кончаются слова, кончаются вздохи и выдохи, а остаются… Две мои руки, жадно стиснувших её – вожделенное мое сокровище. Глаза её – огромные, темные, такие бездонные. И губы… Конечно. Чертовы эти губы, одержимая моя напасть, бесконечное мое проклятие.
Она облизывает их.
Она напрягается, чтобы освободиться.
Нахрен!
Падаю на её губы, запечатывая их своим ртом наглухо.
Слишком долго держался. Больше не могу!
Глава 19. Юлий
Она…
Выжигает меня дотла!
Терпкая, как выдержанное вино, пряная, как паприка.
Мучительная настолько, чтобы душа в груди билась в безумных конвульсиях только потому, что все это происходит.
Я целую её. Мой заклятый призрак, мое неизлечимое наваждения, любимый кошмар, жесточайший из всех миражей.
Сколько раз я делал это не в явь?
Сколько раз просыпался ночью – с неумолимой эрекцией и заоблачной тахикардией, которая – нет, не симптом моего возраста, нет. Кое-чего другого симптом. Болезни моей, с которой я давно свыкся.
Безумной…
Самой вкусной…
Нежной такой…
Она мне отвечает!
Мысль, которая прожигает меня насквозь не сразу, далеко не сразу.
Наверное, все дело в том, что я до последнего жду – пощечины, звонка будильника, чего угодно, что выведет меня из этого хмельного транса.
Она! Мне!
Это ведь невозможно…
Она ведь…
Дрожит.
С каждой секундой все сильнее.
Дрожит, как готовая взорваться бомба, и я прям чувствую, как близок момент её взрыва.
Который нельзя допускать.
Отрываюсь от неё, отдираюсь, обрезаю без жалости все сосуды, которыми успел в неё прорасти. Но только губами отрываюсь, руками же – опоясываю гибкий девичий стан посильнее, чем это сделал бы спрут.
Не знаю, что будет через час, через полчаса – даже через минуту, но здесь и сию секунду – она будет в моих руках. А там…
Она смотрит на меня снизу вверх, и с каждой секундой темные её зрачки разрастаются все сильнее. Моя девочка в ужасе. До нее доходит, что произошло. Что именно она себе позволила. В чем выдала себя!
– Отпусти, – хрипло произносит она. Требует. Дергаю подбородком.
– Ты этого не хочешь, – господи, что я несу? С чего я это взял?
Силы её внутренние будто собираются из мелких капель. И если минуту назад она не могла выровнять голос, сейчас – находит в себе силы, чтобы упрямо задрать подбородок.
– Я сказала, убери от меня руки!
– Сказала, – киваю, а пальцы мои рисуют узоры на её спине, захватывая все большую площадь для “рисования”, – а я не убрал. И что мы будем с этим делать?
Ответ она формулирует быстро. Резко дергает руку вверх, замахивается…
– Нет, нет, нет, – покачиваю головой, ощущая, как глубоко меня коротит в момент, когда я ловлю эту самую руку, – нет, Катюша, ответ неверный. Подумай еще.
Сам понимаю, я заигрался. И несусь вперед, силясь заиграться еще сильнее, нарушить все границы еще сильнее.
– Я замуж выхожу, – маленькая моя тигрица наконец собирается с мыслями, – держись от меня подальше.
– Не, не выходишь, – дергаю подбородком буднично, все так же не особенно анализируя, что за дичь я несу, – уже нет.
– С чего бы? – девочка моя сверкает мне в лицо своими яркими прекрасными глазами. – Потому что ты мудак озабоченный и никак не можешь от меня отвязаться?
– Нет, – я покачиваю головой чуть-чуть и склоняюсь ближе к коже её, алчно втягивая обожаемый мой запах, – просто твой мажор тебя счастливой не сделает.
– Сделает! – она так отчаянно взбрыкивает, что я на долю секунды почти ей верю. – Он добрый, замечательный, я нужна ему…
–Нет, Катюша, нет, – фыркаю, уже даже не пытаясь урезонить бухающее в груди сердце, – это не те аргументы, что могут меня убедить. Хочешь, подскажу правильные?
– Я хочу, чтоб ты меня отпустил.
– Отпущу, – обещаю искренне, – скажешь, что я попрошу, и отпущу. Только хорошо сказать нужно будет. Убедительно.
– Чтобы ты пошел в жо…
– Скажи, что любишь своего жениха, – даже не думал, что буду говорить это так – спокойно, требовательно, не выворачиваясь наизнанку от лютого бешенства.
Беситься не от чего.
Я все понял.
Кажется, моя неизлечимая бледнеет еще сильнее, чем была до этого.
А могла бы на хрен послать. И даже подальше.
Но не шлет. И это – новый её промах.
Того, кто безразличен, без церемоний поставят на место в таких вопросах.
– Ну же, малышка, – улыбаюсь ей в губы, – это ведь очень простые слова. Очень простые. Смотри. Я тебя люблю. Думал, что справился с этим, но нет. Люблю. Сильнее, чем раньше даже. Крышей по тебе съезжаю. Никого в жизни так не любил, как тебя. Если так задуматься – только тебя и любил, а все остальное – херня какая-то была, придурь. Давай, теперь твоя очередь.
Смотрит на меня, глаза огромные, растерянные. Будто девочка моя все пытается найти под ногами почву.