Киндер-сюрприз для зэка
Шрифт:
— Мы в туалет хотели зайти, Владимир Иванович, — крикнул Васька Зубарев, стоявший по правую руку от Шнура.
— Вы что в туалет строем ходите? Да ещё в женский? А ну марш отсюда в свой корпус. Нечего вам здесь делать!
Шнурков наклонился к лицу Птицы и облизал пересохшие губы:
— Ладно, малая, отложим.
Нож исчез из его руки, словно растаяв в воздухе.
— Но мы с тобой только начали, — губы Шнура шевелились, почти касаясь уха Птицы, обжигая его дыханием, а слова звучали едва ли не в самой голове, рождая весьма неприятное и, даже, болезненное ощущение. — Сегодня придёшь ко мне сама, прогуляемся в котельную. Если будешь слушаться — получишь прощение, ну, а если нет…
Шнур кивнул головой, показывая на остальных:
— Поставлю на круг, и каждый отымеет тебя, как захочет и куда захочет. Так что, смотри, сегодня постарайся. А если кому пикнешь — и недели не протянешь. Покрошу по частям, и никто не найдёт. Поняла?
Птица промолчала. И не потому, что отвечать было, собственно, незачем, а потому, что язык стал чужим и неповоротливым, а голова пустой, как воздушный шар.
Шаги приближающегося математика раздавались уже совсем рядом, и мальчишки, рассыпавшись, поодиночке юркнули за угол, откуда сразу же послышались их возбуждённые голоса и топот множества спускающихся по лестнице ног.
Птица схватилась рукой за стену, потому что пол под ней внезапно утратил свою прочность, словно она стояла сейчас на надувном матрасе. Колени её мелко дрожали, а живот свело резкой болью, заставившей Птицу слегка согнуться. Странно, вроде бы в живот её никто не бил.
— Тебе чего здесь? — строго спросил подошедший Владимир Иванович, возвышаясь над Птицей. Вопрос его, весьма далёкий от нормы русского литературного языка, не отличался и особым смыслом.
— Зашла, — ответ поумнее так и не смог сформироваться в голове у Птицы.
— Тоже в туалет?
— Тоже.
Математик недоверчиво посмотрел на неё:
— А это что у тебя?
Птица провела рукой по подбородку и непонимающе уставилась на свои пальцы, запачканные кровью.
— Прыщик расцарапала, — медленно произнесла она, усердно пытаясь привести в порядок свои мыслительные процессы, которые, основательно затормозившись, никак не могли обрести былой разгон.
Владимир Иванович снова окинул её недоверчивым взглядом:
— Почему ты была с мальчишками? Ты же знаешь правила.
— Я не с ними. Пацаны потом пришли. Сами по себе.
— Они приставали к тебе? Кто-нибудь из них приставал?
— Никто не приставал! — взорвалась Птица, которой эти глупые и ненужные вопросы только мешали прийти в себя. — Они стояли здесь, разговаривали, а я мимо шла.
Математик негодующе вскинул брови вверх:
— Ну так и иди! Что ты здесь до сих пор делаешь?
Птица отклеилась от стены и, осторожно ступая непослушными ногами, двинулась к двери, что вела на лестницу. Оцепенение, охватившее её, мало-помалу начало проходить, но мысль о том, что всё обошлось, до сих пор казалась невероятной. Птица, по-прежнему, была там, в полутёмном коридоре, окружённая враждебной стеной старшаков, а тихий голос Шнура всё шипел и шипел гадости прямо ей в ухо, и холодная сталь беспощадного лезвия всё гуляла по её лицу, и левая рука Шнура всё ещё выделывала у его паха что-то такое…
Птица остановилась из-за накатившего на неё приступа слабости. Она обеими руками вцепилась в перила и сглотнула неподатливую слюну. Грудь её тяжело вздымалась, воздух со свистом проходил через расширившиеся ноздри. Прочь, прочь ужасные видения, не думать об этом. Птица содрогнулась всем телом, зубы её стиснулись так, что ещё немного — и посыпется эмалевая крошка.
Она несколько раз глубоко вздохнула и помотала головой. Чернота отошла внутрь и осталась сидеть там, стискивая железной хваткой сердце девочки. Лина медленно продолжила спуск, пытаясь понять, как могло случиться, что такой прекрасный солнечный день уже утром разразился кошмарными неприятностями, а к обеду обернулся катастрофой, глубину и опасность которой она до сих пор не могла осознать в полной мере.
Одно Птице было абсолютно ясно уже сейчас. Находиться здесь больше нельзя. Начиная с этого момента, то, что ожидало её в стенах Рыжеватовской районной школы-интерната № 3 могло иметь только плохие последствия. Даже очень плохие последствия, с самыми печальными результатами, поскольку никто, ни один человек, отныне защитить её уже не мог, да и рассчитывать ей было не на кого.
Поэтому вывод, к которому пришла Птица, не успев ещё добраться до вестибюля на первом этаже, был единственно верным и приемлемым в её положении.
Нужно бежать отсюда.
Глава восьмая
Генка Абезгауз объявился лишь к вечеру.
Всё это время Макс пытался безуспешно разыскать его, но Крокодил, несмотря на вчерашнюю договорённость, как в воду канул. Ни дома, ни по одному из телефонов, указанных в Генкиной визитке, Абезгауз не обнаруживался. Где он мог обретаться в недрах столь изменившегося за это время города, Макс не мог себе, даже, представить и сейчас тихо тлел от злости, поскольку, помимо чисто финансовых вопросов, от Абезгауза требовались объяснения, кто такой этот белозубый тип из «лексуса», какую группу людей он представляет, каково их положение в городе, каким образом с ними связан сам Крокодил, и, наконец, почему они с таким маниакальным упорством наседают на Макса. С их возможностями — найти толкового специалиста раз плюнуть, поэтому, зацикленность на одном человеке была непонятной, а, поэтому, тревожной. Макс, конечно, ожидал, что его станут уговаривать вернуться к работе и вновь вспомнить старые навыки, будут сулить золотые горы и всё остальное, но, к подобной массированной атаке он не был готов. Волей-неволей приходилось разбираться в столь странном клубке завязывающихся событий, что так стремительно ворвались в его планы.
Чтобы не тратить времени понапрасну, Макс обошёл упомянутые некогда Генкой «Шанхай», «Старый город» и «Миллениум», но ни в одном из них Абезгауз в этот день не появлялся, равно как и в, некогда любимой ими, «Царской охоте». В общем, канул Крокодил, как в воду, и даже кругов на поверхности не оставил.
Причин столь внезапного исчезновения Абезгауза могло быть несколько. Во-первых, дела, которыми занимался Генка, и которые никоим образом не были связаны ни с Максом, ни с белозубым. Во-вторых, непосредственно события, развернувшиеся вокруг него, в которые замешаны едва проявившийся белозубый, Михаил Балуев и, возможно, другие неизвестные Максу люди. В-третьих, Крокодил мог просто залечь на дно, чтобы потянуть с отдачей денег, это было вполне в его характере. Но, почему-то такой вариант вызывал у Макса наибольшие сомнения. После недолгих размышлений он набрал номер телефона Кости Пирогова, с которым работал, правда очень недолго, ибо было это уже перед самым арестом. И сейчас, переждав шквал эмоций, исторгнутый Костиком, по поводу его возвращения, Макс осторожно навёл справки, не обозначая свой интерес. Но, даже та картина, краешек покрывала с которой Костя лишь слегка приподнял, пустила мысли Макса в совершеннейший разброд.
Его утренний белозубый знакомец, по всей вероятности, оказался Русланом Константиновичем Шабариным, человеком, имевшим крепкие деловые связи в различных сферах, не исключая и криминальных. Об этом, естественно, Костик прямо не говорил, но Макс умел различать намёки. Бизнес Мишки Балу, напротив, на первый взгляд был лишён уголовщины, во что Макс, разумеется, не поверил. Но, главная изюминка заключалась в том, что Шабарин и Балуев были не конкурентами, а, скорее, компаньонами, чья деятельность уже в течение ряда лет была согласованной и не затрагивающей интересы друг друга. Что они не поделили, и какая причина побудила Шабарина столь рьяно копать под Мишку — было неизвестно. На поверхности всё оставалось спокойно, а чтобы достичь подводных течений, Максу требовалось время. Оставалось надеяться, что всё же раскапывать это ему не придётся.