Киндер-сюрприз для зэка
Шрифт:
Макс с трудом поднялся и поковылял к высившимся перед ним деревьям. Ноги его едва передвигались, а тело кренилось то в одну, то в другую сторону. Макс шёл, хватаясь за сучья и стволы, а в голове всё вертелась мысль, что если его даже кто-нибудь и заметит, то примет за безобидно загулявшего алкаша, что было единственным крохотным плюсом в его теперешнем состоянии.
Посадка закончилась. Макс повернул налево, в сторону города, двигаясь вдоль поля, покрытого колышущейся зеленью озимой пшеницы.
Ещё через несколько шагов за его спиной утробно ухнуло. Это взорвался бак «фольксвагена».
Глава девятая
Как ни странно, мысль о побеге, пришедшая в голову Птице, успокоила её. Казалось бы, парадокс — новые проблемы: как бежать, куда добираться изначально, деньги, одежда. Плюс ко всему — совершенная неизвестность грядущего. Но, оказывается, главным было — принять решение. И тот час же, бешеная Тонька Потеряхина и, наслаждающийся своей безнаказанностью, Колька Шнур с его сладострастными до кровожадности глазами, отошли на второй план. Чувство отчаяния и безнадёги отступило, оставив лишь холодную яростную расчётливость.
Впервые за сегодняшний день перед Линой замаячил выход. Птица не была уверена, что всё сложится так, как ей уже начало представляться, сможет ли она благополучно добраться до, никогда не виданного ранее, Нового Оскола, согласится ли баба Ксеня оставить её у себя, не приедут ли к ней за Птицей, чтобы забрать обратно… Но, одно она знала наверняка — хуже того, что ожидало её сейчас здесь, не будет.
Долгая дорога в несколько сот километров не пугала Птицу. Отсутствие денег являлось, конечно, большим затруднением, но и оно не могло остановить её. Лина твёрдо верила, что человек в состоянии преодолеть любые трудности. Даже, если ему девять лет. Сама жизнь в интернате была сплошным преодолением трудностей. Была бы голова на плечах. А в своей голове Птица была уверена на все сто, даже несмотря на утренний сдвиг, заставивший заступиться за Чуму.
Но, проблему с припасами следовало, всё-таки, по возможности решить. Пускаться в столь далёкое путешествие, которое, к тому же, может продлиться неизвестно сколько времени, совсем без ничего — просто-напросто глупо. Нужно собрать имеющуюся одежду, из той, что похожа на человеческую, продуктов побольше, ну и, по возможности, денег. А остальное — приложится по дороге.
Поэтому, за обедом Птица лишь похлебала жидкий супчик и съела порцию пшеничной каши, запив это всё компотом из сухофруктов. А положенные два кусочка хлеба и котлету сложила наподобие сэндвича, сказав соседкам за столом, что съест потом, на перекуску. Затем, дождавшись, когда вся её группа, дожёвывая на ходу и громко переговариваясь, стала покидать столовую, Птица слегка поотстала и направилась к раздаточной. Выждав, когда дежурный воспитатель отвернётся в другую сторону, она шмыгнула за перегородку и позвала Егоровну, придав лицу соответствующее выражение.
— Бедняжка, — сочувственно сказала повариха, выслушав горестное повествование Лины о том, как старшие девочки забрали за обедом её порцию. Егоровна была одной из немногих людей в интернате, искренне жалевших сирот, чем те постоянно пользовались. Она погладила Птицу по голове красной, распаренной от горячей воды, рукой:
— А воспитательница что?
— А что она сделает? Те, ведь, всё съели уже.
— Тоже верно, — вздохнула Егоровна. — Ну, ладно, погоди здесь.
Она вышла в кладовую и вскоре вернулась, прижимая к себе булочку и два печеньица.
— Ты хлеб будешь? — спросила Егоровна у Птицы.
— С маслом? — тут же уточнила девочка.
— Ишь ты. Без ничего, нарезной.
— А с маслом нету? — грустно спросила Птица.
— Нету, — заявила Егоровна и тут же, смягчившись, добавила. — Ну, хорошо, посмотрю, может маргарину немного есть.
Птица с готовностью кивнула.
Егоровна снова вышла. Птица оглянулась по сторонам, но ничего съедобного поблизости не оказалось. Она с тоской посмотрела на дверь кладовой, куда перед этим заходила Егоровна, но до неё было слишком далеко и добраться туда незамеченной, на глазах у остальных поварих и посудомойщиц, было нереально.
— На, держи, — вернувшаяся Егоровна протянула ей несколько кусочков ржаного хлеба, слегка перемазанных маргарином.
— Спасибо, — поблагодарила Птица женщину, послав ей одну из самых очаровательных своих улыбок.
— Ах, ангелочек мой, — растроганно произнесла Егоровна. — Ну, иди, иди ешь, тебе расти надо.
Выйдя из столовой, Птица сорвала со стены плакат о вреде микробов, висевший над рукомойниками, и завернула в него свою добычу, чтобы не дразнить её видом остальных девчонок. Да и лишних расспросов ей не хотелось. Птица не собиралась никого посвящать в свои планы.
Обстоятельства благоприятствовали ей. В комнате никого не было. Лишь Аня Куликина, большая любительница поспать, мерно сопела в своей постели на втором ярусе. Поэтому, в сборы Птицы никто не вмешивался, не доставал её, интересуясь, чем это она занимается, и ей не пришлось выдумывать какое-нибудь правдоподобное объяснение.
Перво-наперво, Птица достала свой старый салатовый рюкзачок с заплатой на боку. Вместимость его была небольшой, значит, следовало хорошенько продумать, что взять с собой. Ну, из тёплого обязательно что-нибудь, вечерами может быть прохладно, а где придётся ночевать — ещё вопрос. Туго скатанная курточка сразу заняла едва ли не половину рюкзака. Затем: сменное платье, бельё конечно же, несколько пар носков, колготки. И ещё: расчёска, заколки, зубная щётка и бесчисленные другие мелочи, без которых нельзя обойтись.
В конце концов, рюкзак оказался забит доверху так, что палец не просунешь. Хорошо, что ещё оставались многочисленные боковые кармашки. В один из них Птица положила единственную ценную для себя вещь — фотографию мамы под новогодней ёлкой. Немного подумав, она засунула туда же линялого зайца бабы Ксени. Не то, чтобы ей было жалко с ним расставаться или Птицу томили сентиментальные чувства, просто заяц мог затронуть нужные струны в сердце бабы Ксени, если она будет колебаться — оставлять Лину у себя, или нет. Птица была очень практичной девочкой, привыкшей рассчитывать всё наперёд.
Теперь оставался последний вопрос — деньги. Птица пересчитала всю мелочь, имевшуюся у неё в заначке, хотя и так помнила, что там восемь рублей. Было бы больше, но три дня назад она потратила часть своих денег на мороженое, когда их водили в город в музей железнодорожника. Правда, Птица знала, где находятся тайники двух её соседок по комнате, Светки Стародомовой и Шуры Паниной (четвёртая из них, Куликина, денег отродясь не имела), но, по зрелом размышлении, решила ничего не трогать. Опять же, Птицу останавливали не соображения морального порядка, а сугубо практическая смётка. Если взять деньги сейчас, то, когда девчонки вернутся, и какой-нибудь из них стукнет в голову проверить своё хранилище, поднимется шум, который особенно не нужен перед рывком, задуманным Птицей. Вот, если в комнате никого не окажется, когда она будет уходить, то…