Кинслер пикирует
Шрифт:
Проснулся я от прерывистого аварийного сигнала и не сразу понял, где нахожусь и что происходит. Флайер, завалившись на левое крыло, падал, вклинился уже в облака и собирался закрутиться в штопор. Я переключился на ручное управление. Флайер перекувырнулся через левое крыло, потом через правое, точно хотел намотать на свое серебристое туловище вату облаков, чтобы смягчить удар при падении. Вот он выпал из них. Под нами были горы. И ни одной мало-мальски удобной площадки не только для посадки, но и для падения. Невероятными усилиями и лишь благодаря хорошей летной практике (летаю с детства) мне удалось выровнять машину. Теперь мы планировали
Рядом послышалась возня – Родроб вылезал из кресла. Я и забыл, что он в кабине.
– Не покидай кресло, может, придется катапультироваться, – предупредил я. – Остановился двигатель, нет подачи топлива.
– А Тук?
Я промолчал в ответ.
– Угу, – промычал Родроб и исчез в глубине флайера.
Прощаться пошел, подумал я. Напрасно: как раз Тук и останется невредимым. Я постучал в переборку, отделяющую кабину от трюма, приказывая Туку покинуть флайер.
Через минуту флайер накренился на правое крыло, выровнялся и, казалось, вздохнул с облегчением. Позади машины планировала коричневая линза – Тук пытался не отстать.
Прямо по курсу, во впадине между двумя горами, появилась небольшая долина, перерезанная посередине речушкой. Там я и хотел катапультироваться.
– Родроб!
Тишина. Интересно, не вывалился ли этот волосатый придурок вместе с Туком? Я попробовал повернуть влево или вправо, чтобы, описывая круги, спуститься в долину. Ничего не получилось. Значит, надо прыгать или врежемся вон в ту гору. Скорее всего, прямо в складку, похожую на плохообработанный кремниевый нож.
Вдруг флайер вздрогнул и рванулся вверх – заработал двигатель. Я сразу переключил его на задний ход. Через какое-то время флайер замер на месте. Теперь – вниз. Машина медленно опускалась Прямо на речушку. Ничего, перед землей толкну флайер немного вперед. И тут двигатель опять заглох, и я начал молить бога, чтобы река оказалась мелкой. Флайер все быстрее и быстрее падал на землю. Я еще раз позвал Родроба. Можно было бы и одному катапультироваться, но неудобно как-то оставлять в беде человека, который пытается спасти вас обоих. Что ж – не врезались носом, так шлепнемся брюхом – пока трудно сказать, что хуже.
Двигатель опять запустился, и падение замедлилось. Мы плавно опускались на реку. Вскоре стали видны большие валуны, обмываемые потоками чистой воды. Я уже хотел переключиться на передний ход, чтобы пропланировать немного и опуститься не на воду, как двигатель опять заглох. Все – теперь нам точно предстоит купание.
Не искупались. Выручил Тук. Он толкнул флайер вперед, и мы более-менее удачно шлепнулись на зеленую травку между речушкой и склоном.
В кабину, вытирая руки о штаны, ввалился Родроб.
– Ты запустил двигатель?
– Угу.
– Разбираешься в них?
– Работал в мастерской по ремонту.
– А почему раньше не говорил? – возмущенно задал я дурацкий вопрос.
На что получил осмысленный ответ:
– Ты не спрашивал.
Пережевав полученный урок, я проверил системы флайера. Были неисправны топливная и рулевая системы и аварийный передатчик. Не работал и радиотелефон. Значит, помощи ждать неоткуда.
Я выпрыгнул из флайера, завалился в густую траву. Когда лежишь на спине и смотришь в высокое небо, хорошо думается. А думать было о чем. Столько неисправностей – не случайное совпадение. Но
– Родроб!
– У-у, – Он стоял возле моей головы и жевал сэндвич.
– Сами отремонтируем флайер?
– Угу.
Ремонт занял двое суток. За это время Тук успел общипать всю траву в долине и порядком обмелить речушку. Он превратился в огромную тушу, передвигающуюся ползком. Хорошо, что в конце долины было глубокое ущелье. Когда мы взлетели, Тук темнокоричневым наростом метрового диаметра висел на переборке грузового трюма, а на месте ущелья появился невысокий холмик, над которым гудел большущий рой крылатых насекомых, такой плотный, что казалось, будто грозовая туча зацепилась за землю.
5
Механик прокатной фирмы, флегматичный мужчина с плоским и гладким, словно отутюженным лицом осматривал флайер с подозрительной дотошностью. Не упустил ни одной вмятины на корпусе, ни одной сорванной гайки в механизмах. Его дотошность обошлась мне в двадцать семь тысяч экю – таков был счет за ремонт.
– Ноги моей больше не будет в вашей фирме! И всем знакомым расскажу! – пригрозил я, оплачивая счет.
– Эго право клиента, – нравоучительным тоном изрек механик.
Хотел я было высказать кое-что об их фирме и правах клиента, но решил, что попадать в полицию мне сейчас ни к чему. Чтобы успокоиться, к Тонгейсу отправился пешком. Когда идешь по самодвижущемуся тротуару, кажется, что живешь чуточку быстрее попутчиков, и это подзаряжает самоуверенность – становишься на полголовы выше собственной мании величия – и настраивает на хорошее настроение.
В мастерскую Тонгейса я зашел веселым и довольным жизнью. Самоучка нехотя оторвался от ящика, напичканного радиодеталями, и сутулая спина Тонгейса стала похожа на вопросительный знак в конце фразы, написанной на лице: «Какого черта?» Поняв «какого», выбрался из-за стола и торопливо зашагал в дальний конец мастерской, к заветной двери.
Яхта стоянка на транспортной тележке, готовая к перевозке на космодром. Тонгейс рассказал и показал, что сделал. На вопросы отвечал с недовольной миной, будто выдергивал и дарил мне па память по здоровому зубу.
Когда зубов набралось на ожерелье, я оставил его в покое:
– Все ясно. Хорошо поработал.
– Сегодня вечером корабль будет на космодроме. Вот жетон. – Он вручил мне пусковой жетон. Владельцем яхты значился Тонгейс.
На обратном пути владелец мастерской остановился перед кормовым отсеком корабля.
– Да, я тут одну штуковину поставил, – ткнул он пальцем в похожую на блюдце линзу из кристаллов. – В общем, отражает лазерные лучи.
Патрульные корабли, чтобы задержать нарушителя, поражают его в кормовой отсек, где расположен двигатель. Тонгейс, оказывается, изобрел надежный щит.
– А если выстрелят два одновременно?
– Линз четыре, каждая охраняет дугу в сто двадцать градусов.
– Отражение направленное?
– Да. В любую сторону, кроме обратного направления и «мертвой зоны» – корпуса корабля.