Кио ку мицу! Совершенно секретно — при опасности сжечь!
Шрифт:
Среди прилетевших — Тимофей Крюкин, громоздкий, веселый, с ручищами, как у кузнеца.
— Здорово, казак? Как воюется? — Тимофей облапил приятеля. Они сдружились в Испании. Тимофей всех называл казаками, вероятно потому, что сам был из казачьей станицы.
— Пусти, станичник, кости сломаешь, — шутливо взмолился Вадим. Он был несказанно рад встрече с товарищем. — Ну, как в станице?
Для Тимофея было милее всего поговорить о станице, Вадим знал это.
— Скоро сеять начнут… Хлопци в степ пойдут… А там вышня цвести зачнет… Посидеть бы теперь на завалинке, побалакать с дидами!… Плохо разве?
Тимофей переходил с украинского на русский, снова на украинский.
Отошли,
— Думку я все гадаю, Вадим… Куды ж японци, бисовы диты, ховаются…
— Завтра, может, накроем, — сказал Вадим.
— Твоими устами мед пить, хлопец!… Может, и так. Но, я думаю, где-то у них авианосец ходит. Доберусь я до него, помяни мое слово…
Майор приказал разойтись по машинам. Разговор оборвался, сговорились, если удастся, повстречаться в Кантоне.
— О, там уж мы побалакаем вволю!… Будь здоров, казак!
В Кантон прилетели к вечеру. Вышли из самолетов словно в парильню, ощутили оранжерейно-влажную духоту тропиков, напоенную парфюмерными запахами трав, цветов, гниющих растений. Поселились в отеле на другой стороне Жемчужной реки. До пристани ехали в автобусах через город, запруженный толпами людей, вдоль бесконечных лоджий, тянущихся из квартала в квартал. А в глубине их, отгороженных от улицы приземистыми колоннами, кустарные мастерские, лавочки, маленькие, как чуланы, харчевни, магазины. Не город — сплошной универмаг или бесконечный прилавок, загроможденный всякой всячиной: овощами, кокосами, плетеными корзинами, вяленой и живой птицей, метлами, самодельной обувью, тряпьем, сувенирами… Из лоджий толпа выплескивалась на улицу, говорливая, праздная. Всюду неумолкаемый гомон — крики бродячих торговцев, звонки рикш, гул голосов.
Через Жемчужную плыли на пароходике вдоль берега, вдоль джонок-жилищ, загромождавших реку. Уже смеркалось, было время прилива, и река текла вспять, маслянисто-черная и стремительная.
Отель стоял на узкой набережной, поросшей гигантскими, в три обхвата, баньянами.
В банкетном зале летчиков ждали накрытые столы, бесшумные слуги теснились у входа.
— Администрация не скупится на расходы, — бросил Антон, иронически разглядывая богато сервированный стол с цветами, крахмальными салфетками, тарелками с позолотой.
Гоминдановский военный чин приветствовал русских добровольцев, желал им боевых успехов. Отвечал майор, благодарил за гостеприимство. Все было чинно, благопристойно, как на дипломатическом приеме.
После ужина сразу разошлись по номерам, предстояло вставать на рассвете.
Бомбить японский аэродром на острове близ Гонконга вылетели утром, когда солнце, едва приподнявшись над Жемчужной рекой, принялось сразу нещадно палить землю. В воздушной зоне приняли боевые порядки и, волна за волной, полетели в сторону моря. Это было совсем близко — полчаса лету, но, когда, выйдя на цель, легли на боевой курс, увидели, что аэродром на острове пуст… За минувшие сутки японцы успели перебазировать свою авиацию, вывести ее из-под удара. Вероятно, кто-то их предупредил. Что же здесь удивительного — город кишел японскими шпионами. Предателей, продажных людей в Китае хватало. Говорили еще, что в ту ночь бесследно исчез гоминдановский чин, приветствовавший советских добровольцев за богато сервированным столом в кантонском отеле… Может быть, это и была его работа.
— Вот тебе и крахмальные салфетки! — зло сказал Антон, когда услышал об исчезновении гоминдановца. — Здесь ухо надо держать востро.
Неудача, постигшая добровольцев, заставила их вести себя осторожнее. Накапливался опыт не только боевых дел.
К востоку от китайского побережья между Шаньтоу и Фучжоу, далеко в море, лежит большой гористый остров Формоза [13] . По сведениям агентурной разведки, в северной части острова, близ портового городка Тайхоку, японцы формировали крупное авиационное соединение. Пароходами или своим ходом в Тайхоку переправляли десятки и десятки самолетов. На фронте боевые действия расширялись, и, несомненно, императорская ставка готовила новые, в том числе авиационные, удары по гоминдановской армии. А что, если разгромить японские резервы еще до того, как они вступят в действие?
13
Тайвань.
В штабе ночами просиживали за картами, изучали трассу, производили расчеты и пришли к выводу — стоит дерзнуть. Уж слишком заманчива была цель.
Такого глубокого рейда в тылы противника летчики еще не совершали. Все осложнялось тем, что значительную часть пути — больше двухсот километров — предстояло лететь над морем на сухопутных машинах. Здесь уже каждая неисправность, каждое повреждение грозило гибелью.
Чтобы не спугнуть противника, летчики вели обычную боевую жизнь — барражировали над городами, отражали воздушные атаки, сами наносили удары, — никакого затишья. Бои шли напряженные и каждодневные. Близился День Красной Армии — 23 февраля 1938 года. Именно в этот день решено было совершить налет на Формозу, которую японцы считали глубоким и недосягаемым тылом.
К ночи все было готово. Вылет назначили на семь утра.
Время тянулось медленно, летчики поглядывали на часы — стрелки едва-едва ползли по циферблату. Небо стало затягиваться облаками, и это вызывало тревогу — что, если полет отменят? В штаб пробежал синоптик.
— Ну, как там?
Синоптик развел руками:
— Как начальство… — и скрылся за дверью.
Кто— то чертыхнулся в адрес синоптика -чего таит, никогда толком не скажет…
Через минуту из штаба вышел командир группы, сзади него улыбающийся синоптик, довольный, будто самолично устроил летную погоду.
— По машинам, товарищи! — негромко сказал майор.
Главную роль в рейде отводили бомбардировщикам. Первые двадцать машин поднялись ровно в семь. Через десять минут следующая десятка, за ними истребители.
Из зоны, набирая высоту, полетели ложным курсом, дважды меняли его и наконец пошли прямо к острову. Когда пересекли линию фронта, испортилась погода. Облака затягивали землю, видимость над морем стала нулевой. Шли над облаками в ослепительном сиянии солнца. На альтиметрах — пять тысяч метров. Дышать стало трудно, не хватало воздуха.
Формоза открылась вершинами бурых скалистых гор — как рифы в белесом море. Летчики не отрывали глаз от ведущего. «Везет же самураям!» — с досадой думал Вадим, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть внизу. Только бесстрастные темные вершины, торчавшие в белизне сплошных облаков, проплывали под его самолетом. Облака безнадежно закрывали остров. Как теперь решит командир? Бомбить вслепую сквозь облака? Пробиваться вниз? Возвращаться обратно?… И вдруг, когда, по расчетам штурманов, бомбардировщики подходили к цели, пелена облаков разорвалась, в просвете показалась земля, впереди город с прямоугольниками кварталов, с темно-красными крышами, а вдалеке уже отчетливо видимое поле аэродрома…