Кипарисовая аллея

Эрбор Джейн

— И я не, начну швыряться предметами? — Аликс была уязвлена.

— Вот именно. Только должен предупредить заранее: я прекрасно справлюсь, если вы начнете неистовствовать и швыряться предметами.

— Вот как? Интересно, как же вы справитесь?

— Как всякий нормальный мужчина, — ответил он. — Только что-то не похоже, чтобы вы были готовы продемонстрировать мне это. Это совершенно не в вашем духе. Вы, как были, останетесь золотом. Чистым, блестящим и, к сожалению, невостребованным, — прибавил он и повесил трубку.

Невостребованным!

Если бы он только знал, как больно было ей признать эту правду!

Ожидая запланированного письма от Микеле, Аликс полагала, что у нее будет возможность прочесть его наедине, прежде чем ознакомить с ним его мать. Поэтому она оказалась неподготовленной, застигнутой врасплох, когда во дворике, где они сидели с синьорой, вдруг появилась Венеция и, бросив письмо ей на колени, сказала:

— Тебе. Пришло по почте. Почерк Микеле. Долго собирался, ничего не скажешь.

— Мне? От Микеле?

— Аликс, милая, он наконец написал тебе! — радостно воскликнула синьора.

Притворяясь, что удивлена, Аликс взяла письмо и воскликнула:

— На конверте штамп Браччиано. Это… — Она вопросительно посмотрела на Венецию, стараясь выиграть время.

— Предместье на северо-западе. На озере Браччиано. Прямо скажем, не слишком далеко забрался. Интересно, что он там делает? Может, все-таки прочтешь? По-моему, тетя Дора имеет право знать. К тому же после всего, что было, это письмо вряд ли окажется любовным, — ядовито заметила Венеция.

— Да, вряд ли, — сухо согласилась Аликс. — Оно вряд ли может быть личным. — И, прочтя в глазах Доры Париджи едва сдерживаемый интерес, Аликс сказала: — Микеле должен был написать вам, а не мне. Так что можно я прочту вам его вслух? Или, быть может, вы хотите прочесть его сами?

— Ну, зачем же? Ведь оно пришло тебе. Возьми его к себе в комнату и там прочтешь. А я только рада буду слышать, что Микеле жив и здоров. Даже если он не собирается вернуться. — Голос синьоры слегка дрожал.

Аликс распечатала конверт и сказала:

— Пожалуйста… Я хочу, чтобы вы послушали, что там написано… Что бы там ни было.

Письмо слово в слово было похоже на устные наброски Леоне, и Аликс могла бы подумать, что он попросту продиктовал его Микеле. Однако все, что там было написано, звучало натурально и убедительно и выглядело как искреннее раскаяние Микеле в том, что он бросил Аликс и сбежал из дома. Синьора слушала молча, и лишь дважды — когда она узнала о его женитьбе и работе — у нее перехватило дыхание. Аликс еще раз убедилась в правоте Леоне. Лишь приписка к основному письму вызвала у нее неподдельное удивление. Вот что она прочла:

«К тому времени, когда ты получишь это письмо, Леоне уже тоже будет знать обо всем. Если ты еще поддерживаешь контакт с виллой, пожалуйста,

сделай так, чтобы мама простила меня, и скажи ей, что я вернусь с Баптистой не раньше, чем смогу в определенном смысле порадовать ее. Весной, если все будет хорошо, на свет появится наш сын и мамин первый внук. Пожалуйста, Аликс, будь великодушной, чтобы простить и порадоваться за нас!

М.»

Аликс закончила читать в полной тишине, красноречиво говорившей о счастливом изумлении синьоры и прерванной язвительным замечанием Венеции:

— Да, судя по всему, наш мальчик вляпался по первое число! Но он пишет, что ты знаешь эту… Как ее там? Баптисту… Ты видела ее? Так ради бога скажи, что она собой представляет? Наверное, такая же, как и все его прежние девицы?

Но Аликс не успела встать на защиту Баптисты или одобрить выбор Микеле — кроткие темные глаза его матери вдруг сверкнули, и голосом жестким, какого Аликс ни разу не слышала от нее, она властно приказала:

— Довольно, Венеция! Что бы ни представляла собой жена Микеле, он любит ее, и она теперь член нашей семьи. И если он смеет надеяться на великодушие Аликс по отношению к нему и Баптисте, он так же мог бы ожидать этого и от тебя, хотя ты приходишься нам родней только по материнской линии…

— Что позволяет мне считать себя чуточку ближе к вам, нежели Аликс, — огрызнулась Венеция. — Ну, как бы там ни было, что Аликс теряет, если будет великодушной? Теперь, когда Микеле во всеуслышание объявил о своей новой любви, она может считать себя вполне свободной. Если ей не хочется, она вовсе не обязана встречаться с его женой. Если, конечно, не имеет далеко идущих планов принять ее здесь как…

— Как кто?

— Да нет, ничего… — пробормотала Венеция, предоставив Аликс догадываться, что именно слово «невестка» готово было сорваться с ее губ. — Ну, так на что же похоже это создание? — снова поинтересовалась она у Аликс.

— Она очень юна и прелестна. Но более всего меня поразило в ней чувство собственного достоинства. В тот день, когда я видела ее, она обошлась с Микеле как настоящая королева. А Микеле ни намеком не дал мне понять, что влюбился в нее.

— Да, Микеле умеет запудрить мозги, — проговорила Венеция с язвительной ухмылкой. — Ну ладно, скажи, ты ведь не собираешься присутствовать здесь, когда он привезет ее? По-моему, это было бы уж слишком!

Но тут в разговор снова вступила синьора:

— Думаю, Венеция, Аликс сама решит, как ей поступить. Она знает, что мы поймем ее нежелание встречаться с Микеле и, что будем приветствовать ее пребывание здесь ровно столько, сколько ей захочется. — Она повернулась к Аликс. — Дорогая, когда ты уедешь и когда сочтешь, что простила Микеле, приезжай к нам всегда, когда тебе захочется. Хорошо?