Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.1
Шрифт:
На мгновение Павлышу показалось, что вошла Марина. Девушка была черноволосой, стройной, смуглой, но на этом ее сходство с Мариной кончалось. У нее были мокрые волосы, а белое сари кое-где прилипло к влажной коже.
— Ты обязательно простудишься, Сандра, — сварливо сказал Иерихонский.
— Здесь тепло, — ответила девушка.
Говорила она медленно, словно вспоминала нужные слова.
Потом глубоко вздохнула, откашлялась и повторила:
— Здесь тепло, — звонче, чем в первый раз.
Зал наполнился народом. Люди были в рабочей
Ван священнодействовал. Он подвинул стопку официальной почты Димову, затем принялся брать письма и пакеты из самой большой пачки, читать вслух фамилии адресатов. Эта процедура явно была освящена традицией, никто не роптал, кроме Иерихонского, который оказался записным бунтарем.
Люди подходили, брали письма и посылки для себя и для тех, кто не смог прийти, и толпа, окружавшая Вана, постепенно рассасывалась, люди устраивались поудобнее, чтобы прочесть письмо, или спешили уйти, чтобы в одиночестве прослушать пленку. Стопки подошли к концу. Марины Ким в числе адресатов, имена которых называл Ван, не было. Ван взял предпоследнюю пачку, протянул Сандре.
— Для морской станции, — сказал он. — Там есть и тебе посылка.
Потом он положил руку на последнюю, тонкую пачку писем, на голубой конверт Марины Ким.
— С Вершины никого? — спросил он. И тут же добавил: — Я сам отнесу.
«Конечно, — подумал Павлыш, — ты сделаешь это с удовольствием». Он подумал, что Марина без всяких к тому оснований постепенно превращает его, бравого дальнелетчика, в банального ревнивца.
— Павлыш, вы меня слышите?
Рядом стоял Димов.
— Мне сейчас надо уйти, а когда я вернусь, то уделю вам время для ответов на вопросы. Догадываюсь, что пока вопросов нет. Но советую вам проводить Сандру. Она идет вниз, на морскую станцию.
— Я с вами, — кинул Иерихонский. Потом он обернулся к своим коллегам и добавил: — Некоторые, вместо того чтобы возвращаться на свои рабочие места, направляются к нашему гостю с корыстными намерениями. Я отвечу за него. Он не с Земли. Он меньше нас знает, что творится дома, он не занимается спортом и не собирает марок. Он человек неинтересный и неосведомленный. Все остальное вы узнаете от него за ужином.
Закончив монолог, он шепнул на ухо Павлышу:
— Для вашего же блага, коллега. Вдалеке от дома люди становятся болтливы.
Когда они шли длинным наклонным туннелем, освещенным редкими светильниками под потолком, он развивал свою мысль:
— Если бы наша работа была напряженной, если бы нас на каждом шагу подстерегала опасность, мы бы и не замечали, как идет время. Но работа у нас монотонная, в лабораториях развлечений мало… Вот мы и тянемся к новым лицам.
— Ты не совсем прав, Эрик, — возразила Сандра, — это у вас наверху все спокойно. У других не так.
Винтовая лестница, по которой они начали спускаться, вилась вокруг вертикального столба, в котором находился лифт. Но они шли пешком.
— Я доморощенный философ, — продолжал между тем Иерихонский. — И должен вам сказать, коллега, что обстоятельства моей работы склоняют к абстрактному мышлению. За внешней будничностью нашей сегодняшней жизни скрывается напор будущих катаклизмов и водоворотов. Но, повторяю, это мы воспринимаем лишь как фон, а к любому, даже самому экзотическому фону быстро привыкаешь. Вот Сандра сказала, что у других здесь жизнь не такая спокойная. Может быть… Когда вас ждет Димов?
— Через полчаса.
— Тогда мы вам покажем аквариум, и сразу обратно. Димова очень интересно слушать, но он не выносит, когда опаздывают.
— Странно, — удивился Павлыш, — здесь говорят о Димове как о самодержце. А он производит впечатление очень мягкого, деликатного человека.
— С нами нельзя не быть самодержцем хотя бы в лайковых перчатках. Я на месте Димова давно бы сбежал от этого скопища интеллектуалов. Нужно иметь невероятную выдержку.
— Эрик опять не прав, — заметила Сандра, которой как будто нравилось во всем оспаривать мнение Иерихонского. — Димов и в самом деле милейший и мягкий человек, но мы понимаем, что последнее слово всегда за ним. Он не имеет права ошибаться, потому что тогда может произойти что-нибудь очень плохое. Здесь нет никакой мирной жизни. Это все выдумки Иерихонского.
Шахта кончилась. Павлыш несколько секунд стоял у стены, стараясь переждать головокружение. Иерихонский заметил это и объяснил:
— Мы стараемся как можно больше двигаться. По работе нам не приходится много передвигаться…
— Кому как, — сказала Сандра, к которой Павлыш уже обернулся, ожидая очередного возражения. — Мне приходится много двигаться, другим тоже.
— Но я же не говорю о вашей группе, — ответил Иерихонский. — Ваша группа — другое дело.
— А Марина Ким? — спросила Сандра.
У Павлыша екнуло сердце. Впервые это имя было произнесено здесь просто и буднично, как имя Димова или Вана. По крайней мере, теперь можно быть уверенным, что Марина здесь и ей приходится двигаться. Из этих слов следовало, что Марина не входит в группу, к которой принадлежит Сандра. Но она на Станции, близко, может, именно сейчас Ван передает ей письмо с Земли.
— При чем тут Марина? — удивился Иерихонский. И обратился за поддержкой к Павлышу, видимо, считая его куда более информированным, чем было на самом деле: — Разве можно сравнивать?
Павлыш пожал плечами. Он не знал, можно ли сравнивать Иерихонского и Марину Ким. Хотя это также подтверждало его подозрение, что Иерихонский живет спокойной жизнью, а вот Марина нет. Иерихонский бегает по лестницам, чтобы не потерять форму, а Марине это не грозит.
— Он же не знает Марину, — напомнила Сандра.
— Ах да, я совсем забыл.
— Я ее как-то встречал, — сказал Павлыш. — Давно еще, на Луне, полгода назад.
— Не может быть! — воскликнул Иерихонский. — Вы ошиблись!