Кира
Шрифт:
Я попытался отшатнуться, закрыться руками… но не смог. Мои ноги приросли к брусчатке, руки отяжелели и плетьми повисли вдоль тела. Сердцебиение замедлялось с каждой секундой всё больше. Меня не слушались даже глазные яблоки, и я не смог отвести взгляд, когда увидел, как бледнеют, выцветая, глаза девочки. За несколько секунд они приобрели мутно-голубой оттенок, знакомый каждому, кто видел глаза начавших уже разлагаться покойников. Пятнышко на узком лице одновременно с тем разрослось, превратившись в огромную гнилую рану. Нос провалился внутрь черепа, обернулся
– Тебе ведь нравится? – выдохнула она.
Я закашлялся от вони. Из глаз потекли слёзы.
– Тебе нравится…
Руки девчонки обвили мою шею. Тронутые тлением губы шевельнулись, приближаясь к моим…
*
Я проснулся мокрым от пота, комкая в руках одеяло. Острая боль разрывала голову, словно в каждое ухо вбили по раскалённому гвоздю. Сердце тяжело стучало под горлом, мешая дышать. Я со стоном скатился с кровати на пол и полежал так некоторое время, чувствуя, как по телу распространяется прохлада от потёртого ламината. Моя левая щека была приплюснута к нему, и изо рта вытекла тоненькая струйка слюны, которую я попытался стереть, но только размазал по лицу.
Снизу долетали вопли и ругань: соседи снова не поделили что-то среди ночи. Но в этот раз я был им скорее благодарен, чем зол на вечный шум. Своими криками они вырвали меня из ночного кошмара за миг до кульминации. А видеть и тем более ощущать, чем должно было закончиться это путешествие с мир снов… Меня передёрнуло, колени непроизвольно стукнули по полу. Соседи, приняв стук на свой счёт, чуть примолкли. Ну и славно.
Дождавшись, когда сердце успокоится, я поднялся на ноги. Комната казалась чужой и незнакомой. Как в детстве, когда мы с мамой ездили к одной из её немногочисленных подруг с ночёвкой. Только вот мне было уже не пять лет, и находился я в родной двушке, а не где-нибудь в чужом районе, чужой квартире и чужой кровати.
С силой растерев лицо ладонями, отгоняя остатки сна, я отправился в душ. Мыться пришлось с открытой настежь дверью. В ванную тянуло сквозняком, но лучше уж так, чем постоянно на грани панической атаки от щелчков и шорохов, постоянно долетавших до меня из пустой квартиры.
Ледяная вода принесла облегчение. Головная боль утихла, сердце забилось ровно, хотя и тяжело, как всегда бывает у страдающих недосыпанием. Дурноту, преследовавшую меня из-за превышенной дозы снотворного, почти удалось побороть. Крепко растеревшись полосатым махровым полотенцем, я пошёл на кухню и поставил чайник кипятить воду.
За окнами чернела непроглядная зимняя ночь, кое-где подсвеченная нездоровым желтушным светом фонарей. Кто-то торопливо шагал по тротуару, сгорбившись и засунув руки глубоко в карманы. По пустой Варшавке шоссе с грохотом неслись фуры. Мир за промёрзшим стеклом был настолько нормальным, привычным, будничным, что я даже засомневался в его реальности. Как космонавт, вернувшийся из долгой экспедиции, вынужден заново привыкать к земной гравитации, так и я, выныривая из омута ночных кошмаров, должен был всякий раз заново привыкать к настоящему.
Чайник громко щёлкнул, выключаясь. Бурлящая вода успокоилась. Усевшись за стол с чашкой чая, я уставился слезящимися глазами в схваченную с книжной полки наугад книгу. Строки наползали друг на друга, буквы путались и менялись местами, предложения казались пустыми и лишёнными всякого смысла. Я понял, что мой план дождаться утра, сидя за столом и вникая в сюжет неторопливого скандинавского детектива, провалился, и со вздохом отбросил томик на стол. В воздух взлетело, кружась, что-то белое, и я инстинктивно прижал это к столешнице. Записка от патологоанатома.
В моём восприятии клочок бумаги почему-то принадлежал к потустороннему миру, тому же, из которого происходили мучавшие меня видения. Возможно, потому он и казался единственным реальным предметом в квартире. Я повертел его в руках. Буквы и цифры слегка оплыли от влаги в промокшем от снега кармане пальто, но ещё вполне читались. Не вполне осознавая, что делаю, я взял в руки стоявший на зарядке телефон, отсоединил от него провод и набрал номер.
Из динамика полилась дурацкая бодрая мелодия. Незамысловатые аккорды повторялись и повторялись, музыка смолкала и начиналась вновь… В другой ситуации я бы повесил трубку, но усталость и дереализация давили на мозг, а мелодия гипнотизировала, как зов вампира. Проваливаясь всё глубже в состояние сонного отупения, я слушал и слушал повторяющиеся раз за разом ноты…
– Алло! – наконец, гаркнул кто-то на том конце провода.
Я, уже успевший забыть кому и зачем звоню, растерялся и спросил:
– Да, алло?
Мужчина помолчал, потом ответил желчно:
– Таки да, вы не поверите, но «алло». Что вам надо?
Я сообразил, что имя сомнолога совершенно вылетело из моей головы и принялся шарить по столу руками, но и записка, как на зло, испарилась. А старый доктор тем временем медленно выходил из себя:
– Если вы мне звоните, чтобы помолчать и посопеть, то это можно было сделать и не в три часа ночи!
– Да, я по поводу кошмаров! Ночных кошмаров!
И тогда он принялся вопить что-то вовсе непонятное:
– «Психология для всех»?! А, нет! «Поппсих», это они способны на такие гнусные поступки! Или вы кто-то ещё более «жёлтый»?! Совсем с ума посходили?!
И тогда я, цепляясь за имя спасшего меня водителя, как за последнюю ниточку, выкрикнул:
– Я от Сашки-патанатома!
Бумажка волшебным образом очутилась прямо у меня под ладонью, и я добавил для пущей убедительности:
– Ефим Маркович, мне Са… Александр дал ваш номер! Патологоанатом!
Доктор замолчал на несколько секунд, потом хмыкнул:
– Ох, я-то думал, что вы из журналов… Любят они, знаете…– он осёкся, видимо, поняв, что говорит не то, что нужно. – Так вы Сашин друг, мой дорогой полуночник?
Я прикинул, стоит ли врать, но решил этого не делать.
– Нет, мы с ним случайно встретились. Он меня подвозил из больницы, я к маме приходил, и…
– То есть, вы не его друг, да?
– Нет…