Кирклендские услады
Шрифт:
Но теперь мне нечего бояться. Я отмщена: его видела не только я.
– О, Дамарис, – промолвила я, – слава Богу, что это произошло именно здесь, и что ты тоже видела.
Она обратила ко мне свое прелестное, недоуменное лицо и произнесла слова, от которых меня будто обдало ледяной водой:
– А что вы видели, Кэтрин?
– Дамарис... ты хочешь сказать...
– Вы вдруг так разволновались. Что же произошло?
– Не может быть, чтобы ты его не заметила!
– Но здесь никого не было, Кэтрин. Никого!
Задыхаясь от отчаяния и гнева,
– Ты лжешь! Притворяешься!
Она покачала головой с таким видом, точно готова была расплакаться.
– Нет, Кэтрин, нет. Если бы... Я бы с радостью что-нибудь увидела, если для вас это так важно.
– Ты видела его, – настаивала я, – не отпирайся, видела!
– Но, Кэтрин, я говорю правду: здесь никого не было.
– Так значит, – холодно отчеканила я, – ты тоже в этом замешана?
– В чем я замешана, Кэтрин? – с жалостью спросила она.
– Зачем ты повела меня через аббатство? Ты знала – он будет здесь. Теперь ты сможешь сказать всем, что у меня галлюцинации, что я сошла с ума!
Меня трясло от страха, я теряла контроль над собой. Всего несколько минут назад я призналась в своей слабости, считая, что опасность миновала. Это было моей ошибкой.
Дамарис взяла меня за руку, но я оттолкнула ее.
– Я не нуждаюсь в твоей помощи, – заявила я, – и не хочу ее. Уходи. По крайней мере теперь я знаю, что ты – соучастница.
Пошатываясь и спотыкаясь, я побрела домой. Мне было тяжело, казалось, ребенок внутри меня взбунтовался.
Наконец я вошла в дом, показавшийся мне отвратительно тихим. Поднявшись к себе, я упала на кровать и пролежала так до наступления темноты. Мэри-Джейн пришла узнать, не принести ли мне обед, но я отказалась, сказав, что не голодна, просто очень устала.
Отослав Мэри-Джейн, я заперла обе двери. Это был самый мрачный час в моей жизни. Потом я выпила снотворное, которое дал мне доктор, и погрузилась в спасительный сон.
6
У женщины, ожидающей ребенка, развивается особое качество, своего рода неистовый первобытный инстинкт, заставляющий ее защищать свое дитя всеми силами, и чем больше угрожающая ему опасность, тем сильнее становится мать.
На следующее утро я проснулась освеженная глубоким безмятежным сном, которым наслаждалась всю ночь благодаря лекарству доктора Смита. События вчерашнего дня тут же всплыли в моей памяти, и мне показалось, что я стою у входа в темный туннель, таящий неведомые опасности, и что меня вот-вот втолкнет в него порывом яростного ветра.
Но в эту минуту мой ребенок напомнил мне о своем существовании и о том, что он обречен следовать за мной, куда бы ни послала меня судьба, и делить со мной все невзгоды. Я должна бороться – не только ради себя, но и ради него, чья жизнь для меня драгоценнее собственной.
Когда Мэри-Джейн принесла завтрак, она не заметила во мне никакой перемены, и это было моей первой победой. Больше всего я боялась выдать смятение, охватившее меня вчера и почти лишившее способности рассуждать.
– Сегодня чудесное утро, мадам, – сказала Мэри-Джейн.
– В самом деле?
– Немного ветрено, но солнышко светит вовсю.
– Замечательно.
Я прикрыла глаза, и служанка вышла. Есть не хотелось, но я заставила себя проглотить несколько кусочков. Тонкий солнечный луч скользнул по кровати, и я сочла это хорошим предзнаменованием. Солнце всегда на месте, подбодрила я себя, просто иногда его заслоняют тучи. Любая проблема имеет решение, надо только развеять застилающее его облако неведения.
Надо еще раз обдумать все на свежую голову. Я совершенно уверена, что видела таинственного монаха наяву, а не в воображении. Значит, это реальный человек и его можно найти.
Дамарис, очевидно, вовлечена в заговор против меня, и это вполне объяснимо: если Люк хочет напугать меня так, чтобы мой ребенок родился мертвым, то Дамарис, как его будущая жена, заинтересована в успехе этого замысла. Но возможно ли, чтобы два столь молодых существа задумали такое чудовищное убийство, ибо уничтожение младенца в утробе матери – то же убийство?
Я пыталась спокойно проанализировать ситуацию и выработать план действий. Первое, что пришло мне в голову, – вернуться в Глен-Хаус. Но я сразу же отмела эту идею. Ведь мне пришлось бы как-то объяснить свой внезапный отъезд. Не могу же я сказать: «Кто-то из вас пытается довести меня до помешательства, поэтому я спасаюсь бегством». Это было бы равносильно признанию своего страха, и если хоть на секунду принять версию, что я страдаю галлюцинациями, это был бы первый шаг по тому пути, на который меня толкают. К тому же в своем теперешнем состоянии едва ли я вынесу болезненную, мрачную атмосферу отцовского дома.
Одно совершенно ясно: я не узнаю душевного покоя, пока не разгадаю эту загадку. Значит, бежать бессмысленно, – наоборот, надо с удвоенной энергией взяться за поиски врага.
Прежде всего я решила отправиться к Агари Редверз и посвятить ее в свою тайну. Честно говоря, я предпочла бы действовать в одиночку, но это было невозможно, ибо я собиралась первым делом наведаться в Ворствистл и проверить, правду ли сказал мне доктор Смит. Для этого надо, чтобы кто-то отвез меня туда, в Забавах же не должны ничего знать о моей поездке, – значит, ничего не остается делать, как заручиться помощью Агари.
Приняв ванну и одевшись, я, не теряя времени, пошла в Келли Грейндж. Добравшись туда около половины одиннадцатого, я прошла прямо к Агари и пересказала ей все, что сообщил мне доктор.
Она слушала меня внимательно и, когда я закончила, произнесла:
– Саймон сейчас же отвезет тебя туда. Думаю, надо начать именно с этого.
Она позвонила Доусон и приказала ей немедленно отыскать Саймона. Помня свои подозрения относительно него, я слегка встревожилась, однако потом решила, что мне необходимо попасть в Ворствистл, даже если придется пойти на риск. При появлении Саймона мои сомнения мгновенно развеялись, и я устыдилась их. Таково было его воздействие на меня.