Кирклендские услады
Шрифт:
Агарь коротко ввела его в курс дела. Он выслушал ее с явным изумлением и сказал:
– Пожалуй, нам стоит поехать в Ворствистл, и чем скорей, тем лучше.
– Я пошлю в Забавы сказать, что ты остаешься у меня на ленч, – предложила Агарь, и я обрадовалась ее предусмотрительности: мне не хотелось своим отсутствием возбуждать подозрения домашних.
Четверть часа спустя Саймон уже гнал двуколку по дороге к Ворствистлу. Мы почти не разговаривали, и я была благодарна ему за то, что он уловил мое настроение. Я не могла думать ни о чем,
Около полудня мы наконец добрались до Ворствистла – серого каменного здания, похожего на тюрьму. Да это и была тюрьма, и за ее толстыми стенами влачили свое жалкое существование несчастные помешанные. Неужели среди них находится моя мать, неужели и меня хотят навеки запереть в этот склеп?
Ну нет, этому не бывать.
Здание было огорожено высокой стеной. Мы подъехали к кованым железным воротам, из сторожки вышел привратник и осведомился о цели нашего посещения. Саймон властным тоном заявил, что мы желаем видеть управляющего этим заведением.
– У вас назначена встреча с ним, сэр?
– У нас к нему дело исключительной важности, – отрезал Саймон и бросил привратнику монету.
Благодаря ли деньгам, или повелительной манере Саймона, но ворота открылись, и мы проехали по гравийной дорожке к главному корпусу. При нашем появлении на пороге возник швейцар в ливрее. Спрыгнув на землю и осторожно высадив меня, Саймон обратился к нему:
– Кто подержит лошадей?
Швейцар кликнул мальчика и велел ему посторожить лошадей, сам же провел нас в дом.
– Будьте любезны сообщить управляющему, что нам надо видеть его по неотложному делу.
Надменная властность Саймона снова сослужила нам добрую службу: швейцар повиновался без лишних слов.
В просторном холле, выложенном каменными плитами, был растоплен камин, однако его жара не хватало, чтобы согреть помещение, и я поежилась от холода. Возможно, впрочем, что мой озноб был скорее нервного, нежели физического происхождения.
Заметив мою дрожь, Саймон взял меня за руку, и этот жест немного успокоил меня.
– Пожалуйста, подождите здесь, сэр, – предложил швейцар, распахнув дверь, за которой обнаружилась комната с высоким потолком и белеными стенами. Обстановку комнаты составляли массивный стол и несколько стульев. – Как мне доложить о вас, сэр?
– Эта дама – миссис Роквелл из Кирклендских Забав, а я – мистер Редверз.
– Так вы сказали, что управляющий ждет вас?
– Ничего подобного я не говорил.
– Но обычно посетители заранее сообщают о своем визите.
– Дело срочное и, как я уже говорил, неотложное. Так что поторопитесь.
Швейцар удалился, и Саймон с улыбкой взглянул на меня.
– Можно подумать, мы добиваемся аудиенции у королевы! – заметил он. Потом его лицо смягчилось, и на нем появилось выражение нежности, с которой прежде он смотрел разве что на Агарь. – Выше голову! – сказал он. – Даже если ваши опасения подтвердятся, это ведь еще не конец света.
– Какое счастье, что вы поехали со мной, – невольно вымолвила я.
Он взял мою руку и крепко сжал, словно говоря; что мы не какие-нибудь истеричные глупцы, а разумные люди и должны сохранять спокойствие.
Я отошла от Саймона, боясь нахлынувших на меня чувств. Приблизившись к окну, я взглянула в него, думая об обитателях этого печального места. Вот это и есть весь их мир. Они смотрят на эти сады и луга – если, конечно, им позволено, – и это все, что они знают о жизни. Многие из них проводят в заточении долгие годы... например, семнадцать лет. А может, они не видят даже этого...
Время тянулось мучительно медленно, но наконец швейцар вернулся и сказал:
– Пройдите за мной, пожалуйста.
Мы последовали за ним вверх по лестнице, затем по коридору. Я заметила, что окна здесь забраны толстыми прутьями, и вздрогнула, до того это напоминало тюрьму.
Швейцар постучал в дверь с надписью «Управляющий» «Войдите», – раздался голос из-за двери; Саймон решительно взял меня под локоть и втолкнул внутрь.
Холодная унылая комната; голые стены выкрашены белой краской, мебель обтянута блестящей клеенкой, за столом человек с усталым землистым лицом и неприветливым взглядом.
– Прошу вас, садитесь, – предложил он, когда швейцар вышел. – Насколько я понял, дело ваше не терпит отлагательств?
– И имеет для нас важное значение, – подтвердил Саймон. Тут заговорила я.
– Спасибо за то, что вы согласились нас принять. Я – миссис Роквелл, однако до замужества мое имя было Кэтрин Кордер.
– Ах вот как... – Понимание, отразившееся на его лице, было тяжким ударом, поколебавшим мои надежды.
– В вас есть пациентка с таким же именем? – спросила я. – Да.
Я взглянула на Саймона, не в силах говорить, ибо язык мой прилип к гортани, горло свела судорога.
– Видите ли, – пришел мне на выручку Саймон, – миссис Роквелл только недавно узнала о том, что здесь содержится некая Кэтрин Кордер, и у нее есть основания полагать, что эта женщина – ее мать, которую она считала умершей. Натурально, она хотела бы выяснить, так ли это.
– Как вы понимаете, мы не вправе разглашать сведения о наших пациентах.
– Мы это понимаем, но ведь речь идет о ближайших родственниках.
– В таком случае сначала надо доказать родство.
– Мое девичье имя – Кэтрин Кордер, – выпалила я. – Мой отец – Мервин Кордер из Глен-Хауса, что в местечке Гленгрин возле Хэрроугейта. Пожалуйста, скажите мне правду: ваша пациентка, которая носит то же имя, что и я, – моя мать?
Поколебавшись, управляющий сказал:
– Могу сообщить вам только, что у нас есть пациентка с такими именем и фамилией, кстати, не столь уж редкими. Уверен, что ваш отец мог бы ответить на вопрос, который вы задаете мне.