Кисельные берега
Шрифт:
Брахман метнул на супругу уничтожающий взгляд. Та сникла.
– Или, может быть, ты, негодная, хочешь, чтобы я назвал сколько мер нута принесла ты днесь от брата своего скупердяя? И где спрятала тот мешок, о котором мне не рассказала?
Каришма совсем расстроилась.
– Или может…
– Довольно, довольно! – замахала она в панике руками на опасно прозревшего супруга и, вполне уверовавшая в его сверхспособности, торопливо поковыляла расчехлять заначки.
Запасливая жена снесла рассованные по углам продукты, отрез шифона и новый медный котёл к ногам наимудрейшего, поклонилась боязливо и, подпустив
Не успело солнце добраться до зенита, чего, впрочем, за тучами всё одно не углядишь, как двор жреца наполнился любопытствующими. Они жались у плетня, укрыв головы пёстрыми накидками от нескончаемого дождя и перешёптывались, таращась на пророка и пандита милостью божьей.
Брахман, исполненный гордого достоинства, подозвал Киру:
– Принеси-ка мне, дева, книгу, не сочти за труд, - он кивнул в сторону комнаты за своей спиной.
– Какую книгу?
Пандит посмотрел на гостюшку, как на слабоумную: что за странный вопрос?
– Ах, книгу… Ну, конечно, благочестивый, сию минуту!
Книга в доме была одна – большая, тяжёлая, с потрёпанными углами и полустёртым текстом. Она лежала на почётном месте молельного закутка – пунджарума и украшалась бумажными финтифлюшками, символизирующими воздаяние особого почитания фолианту, хранящему на своих полуистлевших страницах священные тексты божественных гимнов.
Доставленную ему драгоценность Баларама разложил на коленях, покхекал, прочищая горло, и провозгласил алкающим мудрости односельчанам – артистично, с надрывом и подвыванием:
– Ангирасы, приближаясь, достигли этого
Самого отдалённого сокровища Пани, скрытого в тайнике.
Эти знатоки, разглядев обманы, снова
Отправились туда, откуда они вышли, чтобы проникнуть в гору!..
Народ обомлел. И аж присел под гнётом неведомой и непонятной заурядному уму великой тайны смысла. Который непременно должен содержаться в строках священной книги и словах пандита. Некоторые из присутствующих, те, что пожиже и послабее духом, ретировались незамедлительно, не вынеся свалившейся на них и придавившей своей огромностью мудрости. Благоговейно откланявшись, они оставили у крыльца узелки с куриными яйцами и чечевичными лепёшками.
– Со своим быстрым луком с тетивой,
Направляемой вселенским законом,
Брахманаспати достигнет того, что он хочет.
У этого взирающего на людей бога стр е лы, которыми он стреляет,
Прямо попадают в цель; на вид кажется, что они возникли из уха…
– многозначительно заявил пандит.
После подобного впечатлились даже оставшиеся недоверчивые и кинулись улепётывать восвояси, потрясённые доверенным им знанием. Не забывая, тем не менее, оставлять подношения.
Многолюдный прибой схлынул, оставив на берегу растерянную Каришму. Она сглотнула и на полусогнутых отправилась собирать дары односельчан, немедленно уверовав в величие мудрости и её несомненную практическую пользу.
Напыщенный, как индюк, Баларама сиял. Выгнув рёбра колесом, он проследовал к столу, дабы закусить чем Бхавани послала и в полной мере насладиться торжеством мужского разума над поверженной и пристыженной бабьей глупостью.
– -------------------
… - С тех пор зажили брахман со своей супругой сытно и мирно, - поведала Кира Сырнику интонациями бабушки-сказочницы из фильмов Роу, - потому как на сытый желудок скубаться лениво да сумно…
Сырник согласно поводил хвостом по земляному полу и растянул чёрные губы в собачьей ухмылке. Кира отщипнула ему зернистого творога из своей миски и положила в улыбающуюся пасть. Усиленно зачавкав, пёс смолотил угощение в мгновение ока.
– Тут можно было бы сказочку и закончить, как положено – на мажорной ноте, если бы… Если бы не припёрся, друг Сырник, к нашему начитанному пандиту и заслуженному ясновидящему некий дхоби – деревенский стиральщик белья Мотия и не принялся бы парить брахману мозг своим пропавшим ослом. Чтоб его тигры съели…
– ----------------------
– Скажи-ка, почтенный пандит, - пролепетал проситель, беспрестанно кланяясь, - куда подевался мой осёл? Всю округу исходил я вот этими самыми ногами! И по имени его звал, и овсом в торбе шуршал, и людей расспрашивал – всё впустую. Я уж ни есть, ни пить не могу – об нём лишь и беспокоюсь…
Чужестранная гостья, подметающая в это время крылечко благословенного дома, двусмысленно ухмыльнулась, заметив, как задёргался у великого ясновидящего глаз.
– Нашёл же ты время явиться ко мне со своим ослом! – Баларама не нашёл ничего лучшего, как возмутиться. – Недосуг мне нынче – я должен проследовать в храм, совершить обряд в честь всеблагой и всеведающей Бхавани. Иди-ка ты домой, Мотия, иди… Говорю ж – недосуг мне!
Мотия послушно попятился:
– Добрый пандит, - проскулил он, протискиваясь в калитку задом, - спроси у всеведающей Бхавани про моего осла! Неужто жаль ей будет указать место, ежели тот, к кому благоволит она, попросит? А, может, и сам ты то место узришь, коль постараешься, а? Век не забуду, добрый пандит!
Брахман вернулся в дом и уставился на потолок, с которого уныло сочился непрекращающийся дождь.
– Жена, - окликнул он повелительно, - где мой зонт? Я в храм. Буду поздно.
Радетелю о чужих ослах был выдан смешной зонтик из пальмовых листьев и полосатый дождевик, пропитанный от влаги жиром. Экипированный таким макаром жрец перешагнул через свой любимый порожек и посеменил по деревенским улицам. Только не в храм. А по буеракам и перелескам, искать проклятого осла. А как же? Для поддержания реноме требуется прилагать усилия. Это раньше было хорошо и спокойно, когда знали деревенского жреца, как бездельника Балараму. Ни спроса с тебя, ни ожиданий! А теперь? Теперь, когда почитают, как премудрого пандита, приходится из шкуры лезть, стараясь не ударить в грязь лицом. Назвался, как говорится, гуайявой, полезай в кузов. Ничего не поделаешь…