Кисельные берега
Шрифт:
До своих зрительских рядов на галёрке разведчики добрались мокрые, как мыши. И распаренные, как варёные раки: горячая, душная влажность ворочалась в прихрамовых зарослях, стекая струйками пота по вискам, заставляя одежду липнуть к телу, а шерсть скручивая в неопрятные сосульки. Сырнику всё это ужасно не нравилось. Он поскрипывал жалобно, волочась за своей предводительницей, и периодически встряхивался всем телом, пытаясь избавиться от лишней влаги.
В отличие от собаки, Кира, целеустремлённо пробираясь вперёд, почти не обращая внимания на духоту и влажные юбки, облепившие ноги. Ну и что с того? Подумаешь, ерунда какая. Разве это неудобство – прям такой уж дискомфорт?
Наверное, я привыкла, - подумала она с непонятным беспокойством. – Привыкла терпеть, переносить тяготы, преодолевать трудности, а порой и не замечать их в азарте поставленной цели по очередному спасению собственной шкуры… Хорошо это или плохо? Нужен ли человеку моего времени такой опыт? Закалит он меня или искалечит? – вот в чём вопрос…
О! Наконец-то – вот и пролом подходящий. Достаточно проломленный, чтобы слона провести.
Разведчица осторожно вскарабкалась по обвалившимся камням и заглянула за стену… Вот блин! Ну что за ленивые засранцы эти храмовые служители! Здесь тоже занавеси из перепутанных лиан и частокол из древесной поросли – ни черта не видать. Придётся подобраться поближе – сменить галёрку на партер.
Проковыряв в лиановой сетке проход, Кира перекинула ноги через каменную кладку и аккуратно, стараясь особо не потревожить росшие внутри кусты, просочилась внутрь храмовой территории.
– Жди меня здесь! – велела она Сырнику, будучи твёрдо уверенной, что «здесь» ждать её никто не будет.
Но и тащить его внутрь глупо. Если волочь за собой этого безмозглого пса, который отродясь в засадах не сидел и сидеть не собирается, к чему тогда вообще вся эта конспирация? С таким же успехом можно было зайти с центрального входа, вежливо и громко поздороваться и поинтересоваться своей ролью на вседеревенском мероприятии…
Девушка согнулась в три погибели и осторожно пробралась сквозь первую лесозаградительную полосу. Ага… Уже лучше… И местечко что надо: слегка возвышается над площадью, поэтому лицезреть получится не лес ног, а море голов. А за этим морем – вход в покосившуюся избушку деревянного храма. У входа ожидаемо вещал жрец и любимец богов Баларама, позади него тускло светилась золотом инсталляция из украшенных цветами фигурок жития и погубления великой Бхавани. Над алтарём плыл задумчивый дымок курильниц, замешивая в густую влагу воздуха тяжёлый сандаловый аромат. Справа, в разрывах уходящих облаков, горело рыжее золото закатного солнца; слева, на уже очистившемся небе, висела полная, пока ещё прозрачная, как дымка, луна.
Ничего не происходило. В том смысле, что ничего особенного: жрец проповедовал, люди внимали. О чём проповедовал – Кира разобрать не могла, как не прислушивалась. Её отделяла от храма звукопоглощающая толпа, вроде бы и безмолвствующая, застывшая в молитвенных раздумьях, склонив подбородки на сложенные ладонями руки, но всё равно издающая нестройные гул присутствия, который неизбежен при любом массовом скоплении живых организмов.
От нечего делать Кира вычленяла среди молящихся отдельных персонажей, рассматривала, гадая об их жизни, ядовито посмеивалась над их неказистостью. Вот горбун, с трудом поддерживающий искривлённое тело с помощью грубого, сучковатого костыля. Вот неопрятный старик, кашель которого похож на щёлканье пастушьего бича. Вот женщина, на помятом лице которой такая усталость, словно каждая минута жизни даётся ей с превеликим трудом. У этой старухи – пустые глаза, у той – злые, ищущие, лихорадочные. Там – безобразно расплывшаяся тётка, с трудом переставляющая раздувшиеся варикозные ноги-тумбы; рядом с ней – костлявая доходяга, с болтающейся на мослах коричневой кожей…
Люди пожившие, люди потрёпанные, люди озлобленные и скучные, забитые, больные от тяжёлой работы и плохой еды, давно переставшие ждать благодати и привыкшие смотреть под ноги. О чём они молились?
«Какой странный контингент, - осенило Киру. – Здесь же, - она ещё раз внимательно оглядела толпу, - нет ни детей, ни молодёжи… Почему? Им не положено ходить на эти собрания? Или… их вообще нет… в деревне?..»
Закат менял цвет – из рыжего в багровый – поджаривая остатки не успевших разбежаться туч. Залюбовавшись небесной феерией, затаившаяся в кустах шпионка вздрогнула, когда сзади, в шею ей ткнулся мокрый нос.
– Вот болван! – прошипела она на довольного Сырника, лупящего хвостом-бубликом по зарослям засадного убежища. – Напугал, собака… Ну чего ты пришёл? Я где велела ждать?
Пёс возликовал. По неведомой причине: то ли потому, что его удостоили беседы, то ли потому, что понравилась весёлая игра в прятки. Киру он застукал и решил в связи с этим отметить свой триумф победными прыжками вокруг неё. Панические попытки девушки его угомонить вызвали у Сырника неконтролируемый приступ восторга: он радостно облизал ей лицо и, спружинив задними лапами, передние вскинул ей на плечи с целью пообниматься. Пискнув, Кира опрокинулась на спину в густую траву, вскочила тут же, отпихивая собаку и испытывая страшную неловкость при мысли о том, как глупо она спалилась. Наверняка, народ на площади сейчас с недоумением таращится на раскачивающиеся макушки зарослей у стены. Сейчас… сейчас кто-нибудь подойдёт, раздвинет ветви и…
Мысль эта внезапно вылетела из головы, сменившись ледяным, чёрным ужасом: прямо ей в глаза уставилась кобра, вскинувшая гибкое тело в атакующей позиции и раздувшая капюшон. Её зловещее шипение заставило похолодеть…
«Какая же я дура! – обозначилось запоздалое прозрение. – Куда полезла? Решила, что в городском парке находишься? Где самый страшный зверь в кустах – это бомж Вован? Страшный в основном своей исключительной вонью и разговорчивостью… Боже, что делать? Что в таких случаях делают?!»
Она не знала. Зато Сырник, видимо, знал.
Он громко, надрывно залаял – кобра качнулась в сторону и перевела внимание на собаку. Пёс ударил змеюку лапой по хвосту, та резко клюнула в его сторону. Сырник увернулся, перескочил ей за спину – снова ударил по хвосту. Змея развернулась, скручиваясь мускулами текучих колец… Бросок! Пёс отпрыгнул, держа безопасное расстояние и заливаясь в остервенелом лае.
Пятясь задом, Кира на карачках поползла из кущей в сторону площади. Медленно-медленно, без резких движений… Только бы не вскочить, не завизжать, не броситься напропалую через заросли – так, может, кобра, отвлечённая собакой, не заметит её бегства…
Кобра резко обернулась в сторону уползающей добычи - собака, до которой оказалось не так-то просто дотянуться, интересовала её всё меньше. Жёлтые стеклянные глаза блеснули, обнажился в раззявленной пасти загнутый зуб…
Кира вскочила и визжа, как полноценный пионерский отряд, напуганный явлением привидения в простыне, бросилась на площадь. Она закапывалась в гущу толпы, которую совсем недавно подозревала в коварных умыслах, подпрыгивала, притопывала, сдирала с себя невидимых змей, пауков и прочую тропическую нечисть, о существовании которой внезапно вдруг вспомнилось. Люди торопились расступиться перед бесноватой кликушей, уважительно покачивая головами и благословляя её одухотворённое безумие.