Кисельные берега
Шрифт:
– Эк льдин к берегу понабило, - обеспокоенно нахмурился хозяин корабля. – Ещё бы чуть припозднились, и не прошли бы уже. Силантий! Силантий! Баламошка ты фуфлыжный! Сроду не дозваться, как за делом! Где шлялся-от? «Лодку, лодку»… Бегемотку! Я ж о том тебе и говорю: спускай, стал быть, лодку с людями. Пущай они багром немного порастолкают льдины от причала… Как бы борта не пришлось заново обшивать опосля вояжа сего… Ох, грехи наши тяжкие…
– Никанорыч, - отвлекла Кира купца от забот насущных, - ты… как насчёт визита ко двору? Планируешь?
Тот замялся, огладил бороду, приподнял пальцем бобровую шапку надо лбом
– Да уж, стал быть… не без того. Как же ж… С отчётом-то надоть явиться пред очи короля, с долей барыша опять-таки, как полагается. Не ведаю токмо… встретят как. Сама понимаешь…
Кира покосилась на собеседника, шмыгнула замёрзшим носом:
– С королём понятно. Но я не про то. К ней пойдёшь?
– Надоть… - произнёс купец без энтузиазма, щурясь на движущуюся перед кораблём и подметающую фарватер лодчонку.
– Я, пожалуй, тогда тоже с тобой.
Никанорыч кивнул и шумно воззвал к Силантию, перебивая неприятный ему разговор. Он торопливо направился в сторону носа, на ходу давая громогласные указания бестолковым лодочникам. А Кира обернулась через плечо назад, за корму, на плетущегося позади «Орлика» - изящная стать быстроходной ладьи послабее, нежели у торгового толстопуза, оттого и тащится она следом, по расчищенному пути.
Девушку, правда, интересовало вовсе не самочувствие обложенного льдинами корабля, а сидящий на руле человек. Он возвышался над гребцами, сосредоточенно всматриваясь поверх их голов во взбаламученный флагманом след, стараясь с помощью рулевого весла вписаться в его границы. Кира ясно видела его русую бороду, непокрытую голову и тяжёлую, словно доспех, непромокаемую куртку. Всего лишь от сознания его присутствия – отдалённого, но зримого – у неё сладко и мучительно тянуло под ложечкой.
Конечно же, это был Медведь. Они забрали его по пути, в Эль-Муралы, как и было изначально договорено.
– Медведь… - прошептала она с тоской и, таясь праздных случайных взоров, провела на расстоянии пальцами по его силуэту. Легко и нежно. Непривычно… Странно…
«Вот и вся ласка, доступная мне, - подумала Кира с горечью. – А доступная близость – глядеть на него тайком с борта соседнего корабля, пока видно…»
И так, собственно, всю дорогу. Кроме короткого отрезка пути от Эль-Муралы до Цзудухэ, который объединил их на корабле Синьбао. Кире показалось, промелькнул этот путь светлым мгновением. Мгновением, в которое она была почти счастлива: когда садилась с ним трапезничать за один стол, когда смотрела на него так близко, когда говорила с ним… Почти обо всём. Страж не таился, если спрашивали – отвечал охотно. Иногда спорил, смеялся даже, бывало, над её шутками, но чаще задумчиво молчал, уходя в себя, словно тяготила его горькая дума.
Киру это беспокоило. Может, мучилась она, неприятности какие случились с ним во время пребывания в Эль-Муралы? Что за услугу потребовал от него знакомец, помогший с Кириным освобождением?
«Ничего особенного, - пожимал плечами Медведь. – Надобно было сопроводить караван до Исфахана. Разбойников развелось на караванный тропах, что грязи. С одной шайкой даже по пути схлестнуться пришлось. А окромя сего – спокойное путешествие, будто в Вышеградский лесок за грибами сходил».
«Чего ж, - фыркал Никанорыч, - кроме тебя там прям-таки некого было в охранительный отряд нанять?»
«Желающих немало, - улыбался витязь. – Токмо всем жалованье требуется ссужать, а я-то бесплатный, за услугу подряжённый. У энтого скупердяя, - подмигнул он, - половина отряда таких одолженцев, как я. Умеет мой добрый Шмуль экономить ради благополучия своей мошны!»
Медведь смеялся. Никанорыч негодующе сплёвывал. Кира ненадолго успокаивалась. Потом вновь замечала тень, время от времени набегающую на светлое чело возлюбленного, и начинала метаться, испытывая почти физическое страдание от гложущих его переживаний. Вполне убедившись, что ей не показалось, она вновь подступала к Медведю с расспросами. Тот поначалу отмахивался да отшучивался, но после всё же решился признаться:
– Известия до меня дошли недобрые, - выдавил он с неохотой. – Не хотел пугать вас раньше времени… Вдруг – пустая трепотня? Так ведь бывает. Думал, до Цзудухэ доберёмся, там-то можно будет разузнать достоверно…
Он отодвинул от себя недоеденный ужин и посмотрел почему-то не на Киру, вызвавшую его на откровенность, а на Порфирия Никанорыча, замершего с ложкой у рта.
– Не томи ужо… - пробасил купец, с сожалением опуская черпало.
– Бают, будто Сяньский император принял «Сигизмунда Великолепного» приветливо, а наследственную чету с подобающим ей почтением. Но принц Колбасковский… повёл себя как-то… по-разному говорят… неправильно в общем. Вроде как насмехался он над обычаями и порядками двора, кобелился по жёнам сановников и даже как-то умудрился своими действиями или словами так оскорбить самого императора, что…
– Мать моя пресвятая богородица…. – выдохнул купец, уже догадываясь об исходе.
– Короче, умертвили Альбрехта Колбасковского, - поморщился Медведь. – А корабль с командой и вдовой его выставили из столицы вон с позором и поношением.
Кира ахнула.
«Бедная Пепелюшка! – мелькнула первая мысль. – Чёртова проныра! – ужаснулась мысль вторая. – Она же теперь вдова! А это значит, ничто не мешает обнадёженному поклоннику вновь начать увиваться вокруг несравненных прелестей принцессы!»
– Чёрт! – вырвалось у Киры.
Она швырнула на тарелку надкусанный кусок сыра и выскочила из-за стола.
– Ох ты ж, - покачал головой Никанорыч, глядя ей вслед, - растревожил девку…
– Переживает за подружку, - согласился Медведь. – Они очень дружны… Ты бы, Зарема, успокоила, подбодрила её, что ли… Может, лжа всё это злая, и на «Сигизмунде» по-прежнему благополучно. Вот доберёмся до Цзудухэ…
Зарема внимательно посмотрела на Кирину зазнобу, на непритворное беспокойство в синих глазах и кивнула:
– Я поговорю. Не изволь беспокоиться, добрый витязь.
И продолжила с аппетитом обедать. Она была единственным человеком за столом, кроме ещё разве что капитана, кому на «Сигизмунда Великолепного» и его пассажиров было глубоко начхать.
… Цзудухэ не развеял чёрные слухи. Напротив.
«Всё так и было, - подтвердил местный градоначальник, к которому с визитом и дарами нагрянул северный купец. – Удивительным хамлом оказался наследник чужеземного короля. Добрые сяньцы потрясены случившимся. И восхищены терпением и благородством нашего наигуманнейшего императора, отпустившего юную жену принца домой невозбранно. Сие деяние достойно быть увековеченным в хрониках. Я уже подал ходатайство об этом в государственный архив…»