Кисельные берега
Шрифт:
– И в самом деле на каждый серебряный талер золотой дирхем положил, купец? Не врёшь?
Порфирий Никанорыч самодовольно откинул крышку поднесённого ему ларца:
– Извольте убедиться, ваше величество!
Величество по-гусиному вытянуло шею, шипнуло и причмокнуло удовлетворённо. Что ж, золото никогда не лишнее, а уж теперь-то…
– Благодарю за службу, Порфирий Никанорыч, - король соизволил отметить достижения спонсированного им негоцианта. – Что думаешь делать ныне? Куда двинешься из Колбаскова?
Торговый гость, польщённый высочайшим вниманием, принялся обстоятельно докладывать о своих делах и планах: о зимовке стругов, о санном пути, о дороговизне съёмных квартир на Пивной улице, о том, что на Колбасковской
Глава 89
– ----------------------------------
Кира сразу, ещё от входа, заметила маленькую фигурку в чёрном и боле не смогла отвести от неё глаз. Эти поникшие плечи… И бледное лицо в обрамлении чёрного крепа… И опущенные глаза, подчёркнутые синеватой тенью страдания… Запавшие щёки и крепко сжатые, бескровные губы… Неужели это она? Не может быть. Совершенно не похожа…
Отступила вдруг непроходящая, разъедающая душу ревность и вечное раздражение от дурацкой её непосредственности, и презрение к непроходимой наивной глупости. Сердце сжалось от острой жалости. Кира только сейчас поняла и где-то даже почувствовала, какую ломку пришлось пройти этой неискушённой душе, беззаветно влюблённой и не ждущей от жизни подвоха. Превращение из наивной дурочки состоялось без участия фей, колдуний и прочей нечисти – перемены во внешности говорили об этом достаточно внятно: два всемогущих волшебника – боль и разочарование – совершили его. Причём тем единственным способом, которым они с успехом пользуются тысячелетиями. Весьма болезненным, надо сказать.
Оставался один вопрос. И весьма щекотливый. В кого превратилась бесхитростная Пепелюшка?
Кира сглотнула застрявший в горле ком и подумала, что знать ей этого совсем не хочется. Зря она сюда пришла. Что она может сказать вдовствующей принцессе Габриэлле? Совсем не то же самое, что сказала бы Пепелюшке…
Примите, мадам, мои соболезнования? Да, пожалуй. В таких случаях лучше всего изъясняться штампами. В таких случаях они уместны и спасительны. Да. Сейчас Никанорыч жаловаться на таможенников закончит и… тогда она… А, может, он сам всё и скажет? Он же среди них нынче хэдлайнер? Вот пусть и продолжает солировать. Они с Медведем просто молча солидаризируются с оратором и… всё. Развернуться и уйдут. И никогда больше не увидят этой странной, невозможной, неправильной Пепелю… Нет, ну какой ещё Пепелюшки?! Её высочества принцессы Габриэллы. Никакая она теперь не Пепелюшка…
– Мерси за сигнал! – прервал, наконец, бесконечное брюзжание Никанорыча его величество Кшыштав. – Насчёт таможни – это да, это мы изучим, разберёмся, примем меры в части касающейся… А вас, - король прижал сцепленные пальцы к груди и скорбно поник длинными усами, - вас, почтенный Порфирий Никанорыч, прошу пожаловать на поминальный обед в первую среду от святого Андрия. Полагаю, вы наслышаны о нашей беде…
– Э… - смутился купец. – С величайшими и глубочайшими сожалениями припадаю к ногам вашего величества и несчастной вдовы благороднейшего принца. Какая ужасная потеря! Кабы мне знать! – воскликнул он и принялся интенсивно тереть сухие глаза. – Разве бы я позволил! Разве отпустил одних-то! Но откель, откель было знать мне, грешному, что гостевание у императора Сяньского окажется опаснее вояжа в неведомые Египетские земли? А оно вона как вышло… Как пережить? Как пережить мне свою ошибку? Век себя казнить стану, ваше величество, за подлую непредусмотрительность! И замаливать грех легкомыслия…
– Ну будя, будя… - вздохнул король. – Ничего уж не воротишь, как ни молись… Видал вдовицу печальную? – кивнул он на свою невестку. – Вот она, дочь моя названная… Боль моя ныне и забота. Извелась вся, с лица спала, а доктора только руками разводят, опасаются как бы не померла от чёрной тоски. Ох… - грустно покачал головой и понурился челом.
– Наследника не уберёг, так хоть жену его разлюбезную спасти надобно. Постараться… Не поможешь, Порфирий Никанорыч?
Купец от неожиданности ажно прихрюкнул и вытер вспотевшие вдруг ладони о крытую парчой волчью шубу.
– Я? То есть… Как же ж оно… это…
– Ты вот сам посуди, - доверительно склонился вперёд Кшыштав, уперевшись ладонями в колени, - баба молодая, самый сок, только-только радости супружеской жизни познавшая – и тут бац! Чёрное, безотрадное вдовство… Ужасная несправедливость!
– Ну этто оно… конешно… как бы…
– Альфред мой, - сдержанный судорожный всхлип, ладонь козырьком над глазами, дабы прикрыть непозволительную рыцарю и королю слабость, - Альфред был парнем хоть куда, мало кто с ним может в наше время сравниться… Такого мужа потерять – лучше уж не сыскать, любая замена скудной покажется, но… Дело молодое, бабье: слёз сколько-нить прольётся, с ними вся печаль и выльется, вновь замуж захочется. Это мне, старому безутешному отцу, с болью и горем гореванным ныне дневать и ночевать до скончания века… - заведённые к потолку глаза в попытке не дать пролиться непролитым слезам. – А бедную Габриэллу на что неволить во вдовстве? Мыслю, - Кшыштав с нажимом провёл ладонью по чёрному чепцу на склонённой голове, - позволить ей утешиться в новом браке с человеком достойным во всех отношениях. Не обязательно с длинной родословной и благородными предками… Она сама, чего уж скрывать, тоже далеко не королевских кровей – сыну любезному не посмел в счастье отказать, согласился на брак неравный…
– Так а я же?.. Чем же, ваше величество?..- Никанорыч в растерянности лупал глазами, переводя их с принцессы на короля, с короля на канцлера, и обратно.
– А? Ах да… Единственно советом, драгоценнейший Порфирий Никанорыч! Подскажите-ка: не найдётся ли у вашего, скажем, вышеградского князя достойного боярина или даже… пусть не боярина, хоть бы и рыцаря… пусть и безземельного, но порядочного и достойного, согласного принять в дом нашу Габрусю в качестве супруги? Приданого за ней не обещаю. Думаю, сама женитьба на женщине из Колбасковского королевского дома уже достаточная награда для любого!
– Отчего ж не найдётся, - выдохнул с облегчением купец. – Найдётся, коли поискать. Ради добрососедских отношений-то… Можете на меня положиться, ваше величество! Как только доберусь по санному пути до Вышеграда, первым делом отправлюсь к князю, разузнаю о сём вопросе…
Кшыштав, не дослушав, сморщил нос и нервно потёр коленку:
– Как доберёшься… Долгонько ждать-то…
– Так, - удивился купец, - всё одно траур. Раньше года-то и невместно…
– Ах, это всё пустое! – отмахнулся с нетерпением король. – При чём тут траур, когда человек гибнет? Коли речь о спасении жизни идёт? Уверен, что ради такого милосердная наша церковь всегда сделает исключение, - он покосился на ларец с барышом. – Может, переговоры с князем как-то ускорить возможно? Списаться? Я гонца дам… А?
Никанорыч, вконец растерявшись от подобного натиска и нежданных идей, открыл-закрыл по-рыбьи рот, почесал маковку, пытаясь сообразить…
Но соображать не понадобилось. За него уже сообразили. Медведь шагнул вперёд, заметно волнуясь, и поклонился королю низко, до земли, по вышеградскому обычаю.
– Не вели казнить, ваше величество, вели слово молвить!
– Хм… - величество прищурилось. – Ну молви, молви, коли не шутишь…
– Я есть рыцарь князя вышеградского. Не из последних. За сие Порфирий Никанорыч поручиться может…