Кисельные берега
Шрифт:
Колдунья монеты приняла и просительницу выслушала. Покумекала, побренчала лягушачьими лапками на поясе да и выдала рекомендацию. Коли, говорит, не побоишься греха, то сделай так: заберись нынче барину в постелю, лежи там и жди судьбы своей.
Подивилась вредная тётка чудным словам колдуньи, да, поразмыслив, решила довериться. А вдруг выгорит?
В ту же ночь набелилась она, нарумянилась, заплела седую паклю в девичью косу, нарядилась в лучшую свою рубашку и улеглась в барскую постель. Лежит – ни жива ни мертва… Слышит – шаги по всходу, дверь скрипнула… То барин вернулся в опочивальню
Как заметил он, что не один сегодня ночует, поначалу-то обрадовался, губы раскатал – как же! постель его согрета некой нетерпеливой, отчаянно влюбленной в него молодайкой. Но как с потёмок пригляделся, с кем это он собрался порезвиться, возопил в брезгливом ужасе и зашвырнул с переляку верную служанку свою в открытое окошко.
А и ударилась та о сыру землю! Да токмо не разбилась, а напротив – превратилась в красну девицу, в беспамятстве поникшую на садовую травку-муравку.
В то же мгновение в одной из крестьянских изб упала замертво юная дева и боле не вздохнула и на безутешных родителей не взглянула, как того они не просили… Отдала она красоту свою и юность старухе, прибегшей к чёрному колдовству. Вместе с жизнею молодой отдала…
Проснулся поутру барин-боярин, вышел прогуляться под окошком – глядь! – что за диво дивное? что за красота неписаная? Подхватил с травы-муравы прелестницу на руки, принёс в дом, привёл в чувство горячим поцелуем. Да и оставил подле себя.
И так со временем попал под власть красоты неземной, медоточивой лести и злобного умысла, что и жену свою прогнал из дома, оженившись вдругорядь на найдёнке своей.
Зажила служанка – как сыр в масле. Да только – вот беда – стали со временем беспокоить её… - тут Кира задумалась, почесала нос и, не найдя подходящего сказочного синонима, закончила неуверенно, - рецессии… То прелестная ножка вдруг сморщится, посереет, покроется грубой кожей и старческими пятнами; то тонкие пальчики вдруг сведёт буграми артроза; то нос скособочится, приняв прежнюю форму… Надолго пугающие превращения не задерживались – уходили через пару минут, словно кошмарные виденья. И на глаза посторонним пока не разу не попались, но… Новоявленная барыня занервничала.
Что делать? Неужто её благополучие временно? Вдруг вернётся старость, безобразие и нищета так же внезапно, как внезапно была дарована красота?..
Кира неторопливо взяла с блюда пирожок с тыквой и принялась жевать. В кухне висела выжидательная тишина.
– Ну? – понукнули нетерпеливые. – Дальше-то что?
– Всё, - пожала плечами сказочница. – Чего вам ещё?
– Как это «чего»? – удивились слушатели. – Ты уж доскажи об этой пролазе: превратилась она обратно али нет? была наказана за грех тщеславия али с рук ей всё сошло?
– А разве, - в свою очередь удивилась Кира, - жить в напряжении и страхе быть раскрытой, опозоренной, вернуться в ничтожество – не лучшее наказанье?
Кухня недоумённо молчала.
– Впрочем, - Кира утёрла губы тыльной стороной ладони и, отчего-то рассердившись, спихнула с колен мирно дремавшего кота, - за что её наказывать, хотела бы я знать? За то, что лучшей жизни человек хотел? И фарта, наконец, дождался?
Кухня возмутилась:
– Она же грех какой совершила! Ради желанья своего пакостного душу христьяньску загубила – девку-то, а? Разве не повод для наказанья?
Разочаровавшая слушателей сочинительница вздохнула:
– Ну ладно. Коли уж вы так жаждете крови, пожалуйста… Побежала, значит, наша героиня, терзаемая страхом, снова к колдунье. И уж не медяки ей понесла в кошеле, а жемчуг скатный.
«Помоги, - говорит, - озолочу!»
А та ей в ответ:
«Золотом, барыня-сударыня, греха не откупишь, у меня тута не церква…»
«Что же мне делать? – возопила несчастная. – Скажи! Я на всё готова!»
Колдунья спрятала кошель за пазуху и огорошила страдалицу:
«Терзает тебя неупокоенный дух погубленной девки. Коли встретишь её в полнолуние да заглянешь в мёртвые глаза – исчезнет твоя краса, аки утренний туман. Так что спасенье твоё в одном: зажмуривай очи крепче в лунные ночи и не броди одна в пустых переходах терема…»
– Всё? – осведомилась кухня.
– Наверное… Я ещё пока не решила, какой пытке её подвергнуть: заставить её жить и дрожать, наградить её паранойей и маниакально-депрессивным психозом или свести с призраком и превратить из барыни обратно в ничтожество.
Слушатели недовольно захмыкали и забубнили обескуражено: сказка без хэппи-энда, который непременно должен заключаться в справедливом воздаянии и торжестве условного добра над условным злом, обманула ожидания. Не понравилась.
Только дед Бирюк, тихонько плетущий в углу корзины, посмотрел на Киру, прищурившись, и сказал негромко:
– Не придумала она, ишь ты… Вон оно как… Не придумала – это хорошо, это правильно – в таком деле торопиться не надо… Думай лучше. Потому как оченно важно – как и что… С воздаянием ошабиться – жизню свою поломать…
– Чего-чего? – не поняла Кира.
– Тётушка Матрёна! – подскочила Пепелюшка. – Расскажи лучше ты – больно занимательно у тебя выходит! Про Давида и Голиафа можно? Ой, девочки! Мне так нравится эта история!
Все с готовностью навострили уши.
А Кира отошла к приоткрытому окошку, уставилась дальнозорким стариковским взглядом на полную луну и впервые подумала о приближающейся осени - здесь, на севере, её дыхание уже ощущалось… Да, скоро очень. А за её короткой промозглостью – зима. Только в её жизни ничего не поменяется: будет она по-прежнему вечерами стоять у этого окна в жаркой кухне и с тоской смотреть на опостылевший двор. Не в силах что-либо изменить. Не в силах вырваться из сетей удручающей, неумолимой безысходности.
Где же ты, Бригитта? Помоги! Услышь меня! Сжалься…
Глава 46
– -------------------------------------------------------
– Ну, дочери мои хорошие, дочери разлюбезные, сказывайте: кому какой гостинец в этот раз привезти?
Марфа с Аникеей замурлыкали, прижались к батюшкиным бокам, повисли на его локотках – каждая на своём, строго регламентированном очерёдностью рождения: старшая на правом, младшая на левом.