Кисейная барышня
Шрифт:
– - Для предисловия, право, недурно и пока достаточно, а вот что дальше?-- Зиночка с удоволествием написала:, "глаза первая".-- Разве начать так: "Я, выключенная из 7-го класса гимпазистка за дерзость классной даме, Варваре Семеновне"... Нет, это неудобно: во-первых, m-lle Бюш презирает тех людей, которые начинают свои письма с "я", а во-вторых, в каждом слове так и чувствуется школьница. Лучше будет начать так: "Мой отец, золотопромышленник Ромодин, очень меня любил и, признаться, сильно баловал. Благодаря, может-быть, этому, я и не кончила курса в гимназии. Притом мама всегда была против этих гимназий, в которых дочери кухарок и прачек учатся вместе с воспитанными девочками. Мама кончила институт с шифром и в обществе прежде всего требовала известнаго comme il faut". Что же, отлично... так и начнем, нужно только немного выгладить стиль.
Но
– - А я тут чуть по умерла,-- слышался голос матери,-- от скуки. Разве можно так мучить?..
Послышался сдержанный шопот, а потом Бржозовский весело ответил:
– - Поздравляю. Помните, я вам говорил?... Все хороши, что хорошо кончается. Этого дурака давно следовало по шеям прогнать.
Зиночка обомлела и, пошатываясь, побрела к себе в комнату. Бржозовский постоянно бывал у них в доме, и знакомые называли его женихом. Формальнаго предложения он не делал, но Зиночка привыкла к мысли, что он ея жених. Ей не нравилось в нем только одно: именно, что он всегда относился к ней свысока, как к ребенку, и даже позволял себе читать наставления. Конечно, она ссорилась с ним, но Бржозовский всегда был прав и как-то умел сделать так, что она не могла разсердиться на него совсем серьезно. M-lle Бюш тоже не любила его и высоко поднимала свои тонкия брови, когда приходилось встречаться с ним за общим столом или в театральной ложе. Зиночка обясняла эту ненависть тем что Бржозовский постоянно кого-нибудь дразнил -- Милочку или мальчиков, а гувернантка этого не выносила.
От подслушаннаго разговора у Зиночки закружилась голова, точно она очутилась на краю пропасти и какая-то непреодолимая сила заставляла ее наклоняться над зиявшей бездной. Но она больше не плакала, а только плотно сжала губы, как человек, знавший, что ему делать.
IV.
Ромодин считался в Косогорье одним из богатых золотопромышленников, хотя это был пришлый человек, вообще не свой,-- а это много значит в провинциальном городе, где все переплетено родственными связями, старыми знакомствами и родовым хлебом-солью. Кроме того, Ромодин был дворянин, а в Сибири дворянства нет. Он появился в Косогорье лет пятнадцать назад с небольшим оборотным капитальцем, который сумел быстро пустить в оборот, как человек умный и предприимчивый. Присмотревшись к золотопромышленному делу, он пристроился и здесь,-- еще в то время, когда дворяне пользовались преимуществами по этой части. Счастье улыбнулось ему с перваго же раза, и он быстро пошел в гору. Но дворянская кровь сказалась в стремлении жить не по средствам -- свой большой дом, лошади, приемы, выезды, большая игра. У Ромодиных угощались званый и незваный, а сколько они проживали -- оставалось неизвестным даже самим хозяевам. Что помещичье радушие могло только удивлять таких людей, как братья Черняковы -- тугой народ, прижимавший под ноготь каждую копейку. В их тесном золотопромышленном кружке Ромодин пользовался кличкой "барина"; этот "барин" любил все настоящее: шампанское, так шампанское подлинное, а не лапниское. преферанс, так преферанс по пятачку фишка, букет актрисе так букет, подписка какая-нибудь, так настоящая подписка. Но всего больше выдвигался Ромодин, когда устраивался какой-нибудь обед, чествование и вообще торжество,-- он так все устроит, что только успевай вынимать деньги За обедом он всегда говорил коротенькия застольныя речи, а после обеда, в холостой компании, являлся душой общества Красное словцо у него всегда готово для всякаго. Одним словом, ловкий человек, не то, что другие шильники, которые все старались сделать "на грош да пошире". Одним словом, как есть барин, и вся барская повадка...
Но настоящим барином Ромодин являлся главным образом у себя дома, где никому и ни в чем не было отказа. Собственно, безпорядок царил здесь страшный, потому что каждый делал по-своему, и господа являлись в глазах прислуги доходной статьей. Три кучера -- выездной, будничный и "баринов" -- и целый штаб женской прислуги обворовывали напропалую. но никто этого не замечал. Если какой-нибудь наушник доносил Ромодину об этом, он улыбался и говорил одно и то же:
– - От домашняго сора со убережешься... Значит, я не умею заслужить уважения у собственной прислуги, а у хлеба не без крох.
О приисковых служащих, о разных поверенных и доверенных -- и говорить нечего: те тащили уже по-настоящему. Но ромодинское богатство не убывало, и все говорили, что "барину" за его простоту Господь воздает сторицей. Действительно, Ромодин был очень добрый и честный человек, пропитанный приятными барскими недостатками. Особенно баловал он детей и больше всех Зиночку, отражавшую в себе отцовские достоинства и недостатки, как в зеркале. Отцу нравилось, что она не знает цены ни деньгам ни вещам, и что вообще "в ней есть размах".
– - Ты ведь у меня добрая душа,-- любил он повторять, обнимая Зиночку.-- Вся в отца. Знаешь сказку о солнце и ветре? Солнце все может сделать...
Зиночка искренно любила отца, а он относился к ней всегда, как к большой, и даже советовался с ней. "Зиночка, взять мне прииск Победный вместе с Черняковым?" -- "Бери, папочка..." -- "Да ведь Черняков опять меня обманет?" -- "А ты не позволяй себя обманывать"... Ромодину нравилось, что Зиночка была умна и даже с некоторой поэтической складкой. Гимназию она не кончила, но знала два новых языка и много читала.
"В девочке есть кровь",-- думал Ромодин на своем помещичьем языке, любуясь дочерью.
Сближающим пунктом между отцом и дочерью были интимныя семейныя отношения. M-me Ромодина оставалась в жизни такой же институткой, какой выходила замуж. Избалованная красавица держала себя царицей и ничего не хотела знать, кроме своих прихотей и капризов. Она жила в толпе, на виду у своих поклонников, а дома только скучала,-- постоянно и ужасно скучала. Девичья любовь к мужу сменилась требовательностью и придирками созревшей женщины. Из пустяков она поднимала страшныя истории, делала мужу сцены при детях и кончала истерикой. Она знала, что муж ее не любит, и поэтому на институтском жаргоне отнесла себя к числу несчастных жертв. Собственных детей она любила только в том возрасте, когда они составляют для матерей живыя игрушки, и потом как-то сразу отвертывалась и принимала с ними тон классной дамы. Как во всех барских домах, дети находились в полном распоряжении прислуги, и спасала их от этого положения одна m-lle Бюш. Зиночка с ранняго детства была посвящена во все семейныя истории и всегда принимала сторону отца. Ромодин это чувствовал, ласково улыбался и, по окончании какой-нибудь горячей сцены, говорил Зиночке:
– - Ну, нам сегодня таки досталось... У мамы нервы расходились!
Зиночка знала даже и то, что папа "не мог выносить ни одной смазливой рожицы", как он сам говорил про себя в холостой компании. Женщины были его слабостью, грехом и наказанием. Но свои любовные подвиги Ромодин умел вести с таким искусством, что не комирометировал семьи и ловко хоронил всякие концы. Женщины любили его даже в наступившем неблагодарном для мужчины возрасте, и Зиночке нравилось выезжать на балы с отцом, когда он являлся в своей сфере,-- предупредительный, ласковый, любезный и всегда остроумный. Издали она любовалась, как отец подходил к дамам, особенно к незнакомым, и знала наперед, кто ему нравился -- лицо у него делалось почти строгое, глаза слегка прищуривались. А как он танцовал, когда был в духе, особенно мазурку! Вообще отец дерзкался молодцом.
– - Папа, а ты за m-lle Бюш тоже ухаживал?-- спросила однажды Зиночка с обычной наивностью.-- Ведь она была в свое время хорошенькая.
Этот вопрос точно ужалил Ромодина. Он как-то через плечо быстро взглянул на дочь и серьезно проговорил;
– - О m-lle Бюш так нельзя говорить... Это святая девушка.
– - Папочка, миленький, признайся... Она к тебе еще и сейчас немножко неравнодушна?
– - Ты говоришь глупости, за которыя следовало бы драть уши, если бы ты не была такая большая и глупая.