Кистепёрые

Никитин Юрий Александрович

– У «Алкомы» уже чуйства?

– Чувства тоже рациональны, – ответил я, – только глыбоко-глыбоко. Мы не видим их расчётов, чуйства нам сразу дают, как существам глупым и ленивым, результаты на блюдце с голубой каёмочкой.

– А-а-а, – сказал он с облегчением, – а то уж подумал, наш некобелимый шеф подцепил эту, как её…

– Деменцию?

– Пандемию гуманитарства, – пояснил он, – что уничтожает мир. К счастью, мы на страже мира и свободы, как несдвигаемые могильные плиты.

Я поморщился.

– Ну и сравнения у тебя. Ты что, поэт Серебряного века?

Ответить он не успел, вблизи послышалось хрюканье, появилось стадо кабанов, настоящие вепри, секачи, огромные и с блестящими клыками, как у саблезубых оленей.

Мы застыли, он даже дыхание задержал, пусть идут, мы боги этого мира, а не простые баймеры, удрать можно легко, эскейп всегда под рукой.

– Инвесторам, – сказал он сварливо, будто копируя Грандэ, даже голос сделал попротивнее, – по фигу эти красоты. Они вообще сюда не заглянут! Им только дивиденды выплачивай вовремя да прибыль от продаж наращивай…

Похоже, «Алкома» добавила оленям увёртливости, а нашим лукам и арбалетам дальнобойности. Никто ей такое не задавал, сама начала соблюдать условия баланса, молодец, хорошо понимает, что нам нужно. Точнее, рассчитала и приняла к выполнению.

Лысенко похваливал, я кивал, соглашался, всё верно, но остаётся странное ощущение, что баймой «Алкома» по мере роста своей мощи занимается всё меньше.

Да и не только ощущение, омоложение моего организма реальность. «Алкома» может намного больше, но делает лишь то, что велят или сильно желают, ни шагу в сторону, послушная девочка, мечта любого мужчины, на такой бы и я женился, но долго ли будет послушным ребёнком?

Больше всего тревожит способность всё точнее считывать и понимать нашу мозговую активность, из-за чего определяет наши желания всё лучше.

И когда дело касается увёртливости оленей и дальности стрельбы из луков, то одно, но если начнёт считывать моё желание удавить Невдалого, когда тот слишком уж достаёт алармистскими предостережениями…

– Хватит, – сказал я. – Похоже, баги находит и вычищает лучше нас. Боюсь даже вышептать, но релизнуться можем через пару месяцев!

Он сделал большие глаза, но по лицу вижу, тоже замечает, что к релизу мчимся на всех парах с опережением всех сроков и графиков.

– Тизер выпустим? – спросил он деловито.

– Не отвлекайся, – ответил я. – Тизеры все одинаковы, просто объявим, что у нас нечто небывалое и грандиозное… И всем дадим недельку побаймить бесплатно!

– Это ход, – согласился он. – Зайдут на недельку, останутся на всю жизнь. Всё-таки хорошие мы сволочи!

– Хорошие и сволочи вроде бы антонимы, – ответил я. – Но сейчас весь мир антонимен, валентен и амбивалентен, так что пусть, Бога всё равно нет.

Глава 12

В пространстве на фоне синего неба вспыхнула надпись Exit, я мысленно кликнул, прекрасный мир исчез, я вздохнул в своём кабинете, что выглядит ещё менее реальным и скучным, чем нарисованные нами лес и речка.

Но когда вышел в коридор, из общего зала донеслись мощные голоса:

– Мы пьём за яростных, за неспокойных, За презревших грошовый уют, Вьётся по ветру Весёлый Роджер, Люди Флинта песенку поют!

«Тоже неандертальцы», – подумал я с отвращением. С возрастом неандертальство испаряется даже из неандерталов, но есть экземпляры, что остаются под властью вообще орангутанности. К счастью, такие все в сфере искусства, вот пусть там и пляшут, и хэйтерят, лишь бы в науку или политику не лезли.

Но, увы, лезут.

Я распахнул ногой дверь, я же шеф, должен выглядеть злым и брутальным, оглядел их исподлобья свирепым взглядом. Все сразу притихли, на столе остатки пиццы на бумажных тарелках, ради экономии времени не спускаются в кафешку, а заказывают еду с доставкой, вина и пива нет.

Я смягчил злое выражение на просто отечески строгое.

– «Алкому» ещё не пропили?

– «Алкома», – ответил Невдалый истово, – наше всё!.. А вам, шеф, полезно погружаться в байму. Выныриваете устатый, но свежий, как английский огурчик, что вообще-то муромский. И молодеете, будто через растяжку кожи прошли.

– Не заговаривай зубы, – оборвал я. – Почему не доложил, что уже и за Скалами Ночи заполнил живностью, а за рекой разместил три деревни?

Он вздрогнул, пролепетал потерянно:

– Это не я…

– А кто, – начал было я грозно и осёкся.

Улыбки у всех померкли, «Алкома» делает всё то, что замыслили, много быстрее нас, делает даже ярче и богаче, это здорово, но как-то шерсть поднимается по всему телу, когда начинаешь думать, что натворит дальше, а мы, люди, обязательно над таким ломаем головы, словно без сладкого ужаса никак нет кайфа.

Да, мы придумали, но придумки не оформились в законченные формы, а потом отступили вглыбь, дел всегда много, неотложка давит, вытесняет, всё погребается под толстым слоем сегодняшнести, а вот «Алкома» вытащила, отсеяла шелуху, уже понимает, что в придуманном виде ни в какие ворота, потому очищенную, как ядрышко ореха, мысль раскрасила и разместила в самом оптимальном месте.

«Если так пойдёт, – мелькнула тоскливая мысль, – даже масштабные баймы сможет делать один человек. А остальных куда? А кто-то брякает несусветную дурость, что таксистам и парикмахерам тоже найдём новую и увлекательную работу в нашем богатом обществе. Ну, разве что в крематории?»

«Алкома» пока что подчиняется нашим установкам, что вообще установки ещё кистепёрой рыбы, а то и, страшно подумать, евглены зелёной.

– Никому ни слова, – повторил я. – У самого волосы дыбом. Мы не мальчишки, что вот сразу всех счастливыми, всем по гарему и по два раба в личную собственность.