Китаец
Шрифт:
Той же дорогой она вернулась на Пикадилли и зашла в кафе поблизости, на Риджент-стрит. И позвонила по одному из номеров, указанных на визитной карточке Хо. Автоответчик попросил оставить сообщение. Биргитта разъединила связь, обдумала, что надо сказать по-английски, и набрала номер еще раз.
— Я поступила так, как вы сказали. Приехала в Лондон, так как думаю, меня преследуют. Сейчас я сижу в кафе «Саймонс», рядом с домом моделей «Роусон», неподалеку от Пикадилли, на Риджент-стрит. Сейчас десять утра. Я останусь здесь в течение
Хо пришла через сорок минут. Ее ярко-желтый дождевик выделялся среди множества темных плащей и зонтов. Биргитте показалось, что и это имеет какое-то особенное значение.
Когда Хо вошла, Биргитта заметила, что она действительно встревожена. Хо заговорила сразу, еще прежде, чем выдвинула стул и села.
— Что случилось?
Биргитта не успела ответить — подошла официантка, и Хо заказала чай. Затем Биргитта подробно рассказала про китайца, появившегося в худиксвалльской гостинице, сообщила, что это тот же человек, о котором она говорила раньше, и что хозяин гостиницы убит.
— Вы уверены?
— Я бы не поехала в Лондон рассказывать что-то, в чем я не уверена. Я приехала сюда, потому что все это случилось и мне страшно. Тот китаец спрашивал обо мне. Узнал мой домашний адрес. И вот я здесь. Поступила так, как хотела Ма Ли или, вернее, Хун, а вы передали мне. Я боюсь, а кроме того, очень сердита, поскольку подозреваю, что ни вы, ни Хун не говорите правду.
— Зачем мне лгать? Вы проделали долгий путь в Лондон. Не забывайте, мой путь к вам был не менее долог.
— Я не знаю, что происходит. Не получаю объяснений, хотя уверена, что они есть.
Хо сидела не шевелясь. Мысль о ее слишком ярком дождевике упорно вертелась у Биргитты в мозгу.
— Вы правы, — наконец сказала Хо. — Но не забывайте, вполне возможно, и Хун, и Ма Ли знают не больше, чем говорят.
— Когда вы приезжали, — сказала Биргитта, — у меня не было полной ясности. Но теперь я понимаю. Хун тревожилась, что меня попытаются убить. Вот о чем она сказала Ма Ли. А та передала вам, три женщины должны предупредить четвертую о большой опасности. И не просто об опасности. Об угрозе смерти. Именно так. Сама того не сознавая, я подвергла себя опасности, о масштабе которой догадываюсь только сейчас. Я права?
— Потому я и пришла.
Биргитта Руслин склонилась над столом, взяла Хо за руку.
— Тогда помогите мне разобраться. Ответьте на мои вопросы.
— Если смогу.
— Сможете. Вы ведь приезжали в Хельсингборг не одна? И сейчас, в эту минуту, кто-то охраняет нас обеих? Вы могли позвонить, прежде чем пришли сюда.
— С какой стати?
— Это не ответ, это новый вопрос. Мне нужен ответ.
— В Хельсингборге со мной никого больше не было.
— Почему вы целый день просидели в суде? Вы же не понимали ни слова.
— Верно.
Биргитта быстро перешла на шведский. Хо наморщила лоб, покачала головой:
—
— Точно? Может, на самом деле вы отлично понимаете мой родной язык?
— В таком случае зачем бы я стала говорить с вами по-английски?
— Поймите, я не уверена. Может, вам почему-то выгодно сделать вид, будто вы не знаете шведского. Между прочим, я спрашиваю себя, не надели ли вы желтый дождевик, чтобы кому-то было легче видеть вас.
— Зачем?
— Не знаю. Я сейчас ничего не знаю. Самое главное, разумеется, что Хун хотела меня предупредить. Но почему я должна обратиться за помощью к вам? И что вы можете сделать?
— Позвольте начать с последнего вопроса, — сказала Хо. — Чайнатаун — совсем особый мир. Хотя и вы, и тысячи англичан и туристов бродите по нашим улицам — Джеррард-стрит, Лайл-стрит, Уордор-стрит и прочим улицам и переулкам, — вам видна только поверхность. Мой Чайнатаун находится глубже. Там можно спрятаться, сменить личность, жить месяцы и годы, притом что никто не будет знать, где ты. Хотя большинство местных обитателей давно имеют британское гражданство, основное ощущение здесь, что мы живем в своем мире. Я могу помочь, спрятав вас в моем Чайнатауне, который в иной ситуации остался бы вам недоступен.
— Но чего я должна бояться?
— Ма Ли точно не знала, когда написала мне. К тому же не забывайте, Ма Ли сама боится. Об этом она не писала, но я почувствовала.
— Все боятся. Вы тоже?
— Пока нет. Но возможно, это ожидает и меня.
У Хо зазвонил телефон. Она взглянула на дисплей и встала.
— Где вы остановились? В какой гостинице? Мне надо сейчас вернуться на службу.
— В «Сандерсоне».
— Знаю, где это. В каком номере?
— Сто тридцать пять.
— Мы можем встретиться завтра?
— Почему надо так долго ждать?
— Я занята на работе. Вечером предстоит совещание, где я непременно должна присутствовать.
— Это правда?
Хо взяла Биргитту за руку:
— Да, правда. Китайская делегация будет обсуждать деловые вопросы с рядом крупных британских компаний.
— Кроме вас, мне здесь больше не к кому обратиться.
— Позвоните мне завтра утром. Я постараюсь освободиться.
Хо исчезла за пеленой дождя в своем развевающемся желтом дождевике. Биргитта осталась за столом, изнемогая от усталости. Сидела долго, потом вернулась в гостиницу, которая, разумеется, называлась не «Сандерсон». Она по-прежнему не доверяла Хо, как не доверяла вообще никому из людей азиатской наружности.
Вечером она спустилась в гостиничный ресторан. После полудня дождь перестал. Биргитта решила прогуляться, посидеть на лавочке в сквере, где когда-то сидела со Стаффаном.
Она наблюдала за прохожими, за молодыми ребятами, которые немного посидели обнявшись на ее лавочке. Потом они ушли, а на их месте устроился старикан со вчерашней газетой, явно найденной в урне.