Китаец
Шрифт:
На ум приходит еще одна возможная мысль, хоть она и кажется в принципе нелепой. Знал ли преступник о событиях, описанных в дневнике Я.А.? Существует ли здесь странная связь через время и пространство?
Можно задать и вопрос, почему Виви Сундберг отдала ей дневники. Надеялась, что Биргитта прочитает их и, если найдет что-нибудь важное, сообщит? Может быть, и так, ведь дел у полиции невпроворот.
Вероятно, Виви Сундберг хитрее, чем мне казалось, подумала Биргитта. Не исключено, что она хочет использовать упрямую судью, вмешавшуюся в расследование.
Может, Виви Сундберг даже относится к моему упорству с уважением? Женщина, которой, по всей видимости, приходится нелегко с раздражающими коллегами-мужчинами?
В конце концов она решила вернуться в постель. То, что она обнаружила, пожалуй, должно заинтересовать Виви Сундберг. Особенно теперь, когда подозреваемый покончил с собой.
Она проспала до десяти, встала и, заглянув в Стаффаново расписание, увидела, что в Хельсингборг он вернется около трех. А когда села, собираясь позвонить Виви Сундберг, раздался звонок в дверь. Она открыла. На крыльце стоял невысокий китаец. С завернутой в пластик коробкой еды.
— Я ничего не заказывала, — удивленно сказала Биргитта Руслин.
— Это от Ли из Худиксвалля, — улыбнулся китаец. — Бесплатно. Она просит вас позвонить. У нас семейный бизнес.
— Ресторан «Шанхай»?
Он опять улыбнулся:
— Ресторан «Шанхай». Очень вкусная еда.
Он оставил коробку и с поклоном исчез за калиткой. Биргитта распаковала еду, вдохнула аппетитные запахи и поставила все в холодильник. Потом набрала номер Ли. На сей раз к телефону подошел сердитый мужчина. Биргитта решила, что это пресловутый вспыльчивый отец, который держался на кухне. Он позвал Ли, передал ей трубку.
— Спасибо за еду, — сказала Биргитта Руслин. — Это был сюрприз.
— Вы попробовали?
— Нет еще. Подожду мужа.
— Он тоже любит китайскую кухню?
— Очень. Вы просили позвонить.
— Я думала о фонаре, — сказала Ли. — О пропавшей красной ленточке. И кое-что узнала. От мамы.
— По-моему, с ней я не встречалась?
— Обычно она дома. Иногда только заходит сюда прибрать. Но всегда записывает, когда бывает здесь. Одиннадцатого января она делала уборку. Утром, перед открытием.
Биргитта Руслин затаила дыхание.
— Она сказала, что как раз в тот день стирала пыль со всех ресторанных фонарей. И совершенно уверена, что ленточки были на месте. Иначе бы она заметила.
— Она не могла ошибиться?
— Мама? Ни в коем случае.
Биргитта Руслин поняла, что это означает. В тот день, когда китаец сидел за столиком в углу, все красные ленточки были на своих местах. Ленточка, найденная в Хешёваллене, пропала именно тем вечером. Вне всякого сомнения.
— Это важно? — спросила Ли.
— Очень может быть, — ответила Биргитта Руслин. — Спасибо вам.
Она положила трубку. И сразу же новый звонок. На сей раз Ларс Эмануэльссон.
— Не вешайте трубку, — сказал он.
— Что вам нужно?
— Услышать ваше мнение о случившемся.
— Мне сказать нечего.
— Вы удивились?
— Чему?
— Что он возник в деле как подозреваемый? Ларс Эрик Вальфридссон.
— Я знаю о нем только то, что было в газетах.
— Но там написано не все.
Он заманивает ее. В ней мгновенно проснулось любопытство.
— Он избивал двух своих бывших жен, — сообщил Ларс Эмануэльссон. — Первая сумела сбежать. Затем Вальфридссон нашел себе филиппинку, заманил сюда массой ложных посулов. Ее он бил смертным боем, пока соседи не вызвали полицию и он не попал под суд. Но за ним числятся делишки и похуже.
— А именно?
— Убийство. Еще в семьдесят седьмом. В ту пору он был нестарый. Случилась драка из-за мопеда. И он ударил камнем по голове одного парня, который умер на месте. Ларса Эрика послали на судебно-психиатрическую экспертизу, и врач отметил, что он может снова совершить насилие. По всей вероятности, он принадлежит к той немногочисленной группе людей, которых должно считать опасными для окружающих. Поэтому полиция и прокурор решили, что взяли того, кого надо.
— Но вы полагаете, что это не так?
— Я немного потолковал с теми, кто его знал. Он мечтал прославиться. Говорят, внушал всем, будто он шпион и тайный сын короля. Признание могло сделать его знаменитым. Не понимаю только одного: почему он так поспешно закончил свой спектакль? Для меня история на этом месте разваливается.
— Значит, по-вашему, это был не он.
— Время покажет. Но вы понимаете ход моих мыслей. И мне интересны ваши собственные выводы. Они совпадают с моими?
— Я вникала в это дело не больше других. И полагаю, вам понятно, что я давно устала от ваших разговоров.
Ларс Эмануэльссон пропустил ее слова мимо ушей:
— Расскажите про дневники. Они как-то связаны с этой историей?
— Больше не звоните.
Она положила трубку. Телефон немедля зазвонил опять. Она не ответила. Пять минут тишины — и она набрала номер полицейского управления Худиксвалля. В конце концов дозвонилась до коммутатора. В трубке послышался знакомый голос телефонистки. Раздраженный и усталый. Виви Сундберг на месте нет. Биргитта Руслин оставила свой номер и указала фамилию.
— Обещать ничего не могу, — сказала девушка. — Тут нынче сущее светопреставление.
— Понимаю. Попросите Виви Сундберг перезвонить, когда найдется время.
— Это важно?
— Виви Сундберг знает, кто я. Этого достаточно в ответ на ваш вопрос.
Виви Сундберг позвонила на следующий день. В новостях преобладал скандал в худиксвалльском СИЗО. Министр юстиции подчеркнуто обещал расследовать случившееся и потребовать ответа. Тобиас Людвиг оправдывался как мог на встречах с журналистами и перед телекамерами. Но все были согласны в одном: случилось именно то, что не должно было случиться.