Китай: страницы прошлого
Шрифт:
Муж имел право разойтись с женой без бракоразводного процесса при следующих обстоятельствах:
— если жена не живет в согласии со свекром и свекровью;
— если бесплодна;
— если подозревается в прелюбодеянии или уже совершила таковое;
— если наветами или болтливостью вызывает раздоры в семье;
— если страдает какой-либо болезнью, к которой люди чувствуют естественное отвращение;
— если невоздержанна на язык;
— если она без разрешения мужа присваивает себе домашнее имущество.
Вторичное замужество считалось тяжким преступлением женщины перед памятью о покойном муже. Вдова, осмелившаяся вновь выйти замуж, была обречена на изгнание из своей среды, подвергалась риску быть убитой родителями или родственниками покойного мужа, да и по закону не могла больше стать чьей-либо женой, а только наложницей.
Древний обычай предписывал вдове совершить самоубийство, чтобы соединиться с мужем в загробном мире. Она объявляла о таком решении родственникам и близким, и ее поступок рассматривался как подвиг.
Если вдова решилась последовать за умершим мужем, ее торжественно усаживали в паланкин и в сопровождении родственников, знакомых и просто любопытных направляли к месту, где она должна была совершить самоубийство. Вдову выводили на заранее подготовленную площадку, после чего присутствующие низко кланялись ей. Затем на шею женщине надевали петлю, при помощи которой один из ее ближайших родственников совершал удушение. Губернаторы провинций в официальном докладе сообщали императору сведения о самоубийстве добродетельных вдов и испрашивали разрешения в награду за их верность памяти мужей воздвигнуть почетные арки.
В 1894 г. в одном из городов Южного Китая молодая вдова после смерти мужа решила совершить публичное самоубийство. И это, по описанию китайских источников, выглядело так.
Толпа сопровождала одетую в дорогой красный халат молодую женщину к месту самоубийства. В богато разукрашенном паланкине ее доставили к помосту, где была сооружена виселица. Когда обреченная женщина взошла на помост, ее приветствовали родственники. Они принесли с собой рис и другие жертвенные предметы.
Окинув печальным взором окружающих, вдова в знак оказанного ей внимания стала разбрасывать рис, траву и цветы. Объяснив мотивы, побудившие ее совершить самоубийство, женщина встала на скамейку, движением рук попрощалась с присутствующими, надела петлю себе на шею и провела красным платком по лицу — это был сигнал к тому, чтобы убрать скамейку. С большим самообладанием, уже повиснув в петле, она старалась, пока силы теплились еще в ее теле, сложить руки вместе перед собой и тем самым передать живым последнее прощание.
Такое проявление преданности покойному мужу со стороны его жены вызвало горячее одобрение толпы.
Когда же вдова не отваживалась на добровольную смерть ради скорейшего воссоединения с покойным мужем, то она, по крайней мере, обязана была помнить о необходимости такого соединения после своей естественной смерти и всячески избегать второго брака. Чтобы не искушаться самой и не вводить в искушение других, вдове не следовало выходить за пределы дома покойного мужа. Еще лучше, если она обезобразит лицо и утратит всякую привлекательность, а в случае насилия, грозящего ее чести, опять-таки поощрялось самоубийство.
Вдова, сохранившая верность, награждалась почетной табличкой, которая выставлялась перед ее домом. Еще более почетной наградой считалась деревянная почетная арка (пайлоу) или каменный обелиск с надписями: «Как иней, чисты ее стремления»; «Обелиск исключительной верности». Так отмечался подвиг вдов, не пожелавших пережить мужей.
Замечательный китайский писатель-сатирик XVIII в. У Цзинцзы в многоплановом романе «Неофициальная история конфуцианцев» не прошел мимо самоубийства жен в связи со смертью мужа. В романе рассказывается, как в семье Ван Юйхуэя его дочь после смерти мужа умерла от голода.
«Через три дня, во время второй стражи, несколько человек с факелами в руках забарабанили в ворота дома Вана.
— Ваша третья дочь голодала восемь дней и сегодня в полночь скончалась, — доложили они.
Мать зарыдала и рухнула на пол, словно мертвая, а когда ее привели в себя, опять заплакала. Ван Юйхуэй подошел к постели и пристыдил жену:
— Ты, старая, совсем поглупела! Девочка стала теперь бессмертной, чего же ты ревешь? Это хорошая смерть. Боюсь только, что мне не удастся умереть с такой же славой! — Он поднял лицо к небу и, заливаясь смехом, воскликнул: — Хорошая смерть! Прекрасная смерть!»
Умирала вдова — ее чаще всего хоронили в одной могиле с мужем или вблизи его могилы. Этот обычай восходит к тому неподтвержденному факту, что Конфуций в назидание потомкам похоронил свою мать рядом с могилой отца.
Правила этикета запрещали мужу или жене какие бы то ни было проявления нежности при посторонних. Эти чувства вырывались наружу лишь во время похорон одного из супругов, о чем свидетельствует такой рассказ очевидца.
«Однажды я гулял по склону горы, который был буквально усеян могильными холмами. Некоторые из них, судя по свежему дерну и правильной форме, были насыпаны только недавно; другие сразу можно было признать старыми; насыпи были размыты дождем, и на склонах росла сорная трава. Это было старинное кладбище, с незапамятных времен служившее для погребения; в рытвинах, прорезавших склоны горы, можно было увидеть, что гробы располагаются в два яруса.
Занятый своими мыслями, я неожиданно увидел женщину, которая пробиралась среди могил. Это была высокая молодая китаянка, лицо которой в другое время, может быть, показалось бы красивым, но теперь оно было бесконечно печально и хмуро. По траурной одежде я сразу догадался, что она вдова. Ясно было, что она пришла сюда на могилу своего мужа. Дойдя до одной из могил, которая, по-видимому, только недавно здесь появилась, женщина упала на колени. Вначале плач ее казался тихим, как будто горе, охватившее ее, слишком велико, чтобы его выразить звуками, но мало-помалу к плачу присоединились стенания, становившиеся все более отчаянными: „Горе мне, бедной! Какая страшная и печальная моя судьба! Я не вынесу ее! О, я должна умереть, я должна умереть! Я не смогу перенести мою печаль!“
Ее голос все возвышался, и было ясно, что горе буквально душит ее. К прежним восклицаниям прибавились новые, в которых она уже вспоминала свою прошлую жизнь, свое былое счастье: „Любовь моя, жизнь моя, зачем ты меня оставил? Сердце мое разрывается от тоски. Никого у меня не осталось, кто бы заменил мне тебя и утешил меня, как это делал ты! Зачем ты оставил меня? Зачем ты покинул меня, горемычную?“
Голос женщины становился все громче и громче и наконец перешел в крик. Слезы текли по ее щекам, а глаза были красные и опухшие. Вся фигура этой китаянки была олицетворением горя и скорби».
Большим событием в жизни каждой китайской семьи считалось рождение сына. Близкие и друзья навещали роженицу, приносили подарки: одежду для ребенка и продукты для поддержания сил матери. Чтобы отблагодарить друзей и знакомых, накрывали праздничный стол или просто угощали гостей вареными яйцами, окрашенными в красный цвет. В этих случаях полагалось приглашать друзей на лапшу, которая символизировала долголетие новорожденного.
Ребенок в семье был радостью, если рождался мальчик, но становился обузой, если на свет появлялась девочка.
Иметь сына считалось целью брака и большим счастьем для семьи. Это нашло отражение и в поговорках: «Вырастишь сына — обеспечишь старость, соберешь зерно — предотвратишь голод»; «И сына, и поле надо иметь свои»; «Лучшие сыновья в мире — свои собственные».
Надеясь родить сына, женщины прибегали к всевозможным гаданиям. Например, беременная женщина поднималась до зари и, надев костюм мужа, отправлялась к ближайшему колодцу. Она обходила вокруг него трижды, наблюдая за тенью в воде. Если по окончании прогулки ей удавалось вернуться домой незамеченной, это служило добрым предзнаменованием: родится мальчик.