Китайские миллионы
Шрифт:
Она немедленно же приняла меры.
В ответ на ее удар в гонг появился слуга.
— Позовите ко мне «Жаждущую Лилию», — приказала она, — и через минуту, скромно опустив глаза, в комнату вошла индуска, дивно сложенная красавица-девушка.
— Аум! — воскликнула она, приблизилась к жрице, стала на колени и облобызала край ее платья.
Когда она подняла свои глаза на Ситреву, в них можно было прочесть не только святую любовь и безграничную преданность жрице, — в них пылал всепожирающий пламень фанатизма…
— О! Она за меня на костер пойдет! — решила жрица и спросила ее:
— Жаждущая Лилия! Кажется
Красавица ответила ей взрывами энтузиазма.
— Что нужно сделать? Куда идти? Жизнь свою положу за тебя, богиня! Приказывай! — точно в горячке воскликнула она, и в полумраке высокой сводчатой комнаты казалось, что из ее глаз сыпались искры.
— Жизнь… Нет! Не думаю! Но… близко будет, должно быть, и к этому… Я жду, что не сегодня-завтра меня начнут преследовать… Европейцы знают, какими богатствами мы обладаем, и подозревая цели наши, приложат все старания отнять их у нас… Очень может быть, что они схватят меня… Чтобы заставить меня выкупиться, они на все пойдут, — обвинят меня в каком-нибудь преступлении, заточат в тюрьму…
— О, богиня! Если бы я могла за вас перенести все эти страдания! — перебила ее Жаждущая Лилия.
— Судить будут… пытать… на казнь поведут… — продолжала Ситрева.
— Богиня, богиня! Ради Будды всесильного и славы Востока, дай же мне выстрадать все это! — еще с большим жаром воскликнула индуска.
— Да! Я с такой же готовностью за наше святое дело пошла бы на все эти пытки, как и ты, но… именно дело наше требует, чтобы я оставалась на свободе, и вот… я подумала о тебе!
— Как?! Значит мечты мои осуществятся? О! Трижды благословен будет Будда! Богиня, — учите меня, приготовляйте! Я на все пойду…
— Я знаю и вижу твою веру и преданность, но нужно суметь мою роль сыграть. Слушай меня…
Долго и толково учила Ситрева горящую фанатизмом красавицу, предусматривая самые мелкие детали, каждую вероятность и случайность, а когда позднее на ночное служение собрались все жрецы и верующие, весь ее штат приближенных и главарей секты, перебравшихся за нею из Пекина, после его взятия, она, после молитвы и поклонения ей, объяснила и им свой план. Перед волей ее преклонились.
Отныне Жаждущая Лилия стала Ситревой, а Ситрева — ее служанкой, Жаждущей Лилией. Обе переменялись костюмами и принадлежностями их рангов, — Ситрева оставила себе лишь дубликат того талисмана, который был увезен Будимирским.
Прошло четыре дня, — Ситреве надоело уже у себя же в доме играть комедию, когда рано утром она проснулась от грохота в ворота. Она взглянула в окно. У павильона, что близ ворот, виднелась группа военных всадников, китайцев и европейцев, и вдоль всей ограды рассыпалась цепь казаков. Ситрева молнией бросилась в пристройку, соединенную коридором с главным зданием, в комнату служанок и разбудила Жаждущую Лилию…
Через две минуты эта улеглась в еще горячую постель Ситревы, а Ситрева с двумя другими служанками, низко кланяясь, открывала двери уже вошедшим во двор дзян-дзюню с главным амбанем, которых сопровождали толстый немецкий майор, переводчик, казачий сотник, несколько гаврилычей и связанный по рукам и ногам Мо…
— Wo is die Herrin? — строго крикнул майор.
— Где ваша госпожа? — поспешил перевести переводчик.
— Нам нужно вашу госпожу, Ситреву, — прибавил амбань.
—
— Ведите нас к ней! — приказал майор. Служанки умоляли не будить госпожу, которая долго молилась в эту ночь, но… сдались, и через пять минут Лилию, найденную спящей, увозили в Тянь-Тзин связанной…
Мы знаем уже, как спокойно-дерзко она молчала на все вопросы, как ее судили, как ее расстреляли…
Дом в Цзы-Чжу-Лине был тогда же весь разграблен, а слуги и сектанты разбежались, но Ситрева все, ее компрометировавшее, в первую же ночь, когда обрекла Лилию на смерть за себя, перевезла в более безопасное место, которое вперед назначила сборным пунктом на случай разгрома и где после его нашла всех своих слуг и сподвижников…
Безопасным местом этим Ситрева избрала дом одного из своих жрецов в самом Тянь-Тзине и оказалась права, ибо грабежи здесь уже прекратились, а Вальдерзее рассылал свои карательные экспедиции вглубь Печили и других провинций, в самом же городе было тем более тихо, что комендантом Тянь-Тзина был назначен уважаемый русский генерал, человек энергичный, сразу положивший конец грабежам и беспорядкам.
Оставаясь в Тянь-Тзине, Ситрева через многочисленных агентов своих все время поддерживала сношения с бежавшим в глубь страны двором императрицы, деятельно агитировала, уже подготовляя новое восстание в дальних провинциях, и с нетерпением ожидала вестей от Хако и Моту, после того, как после долгих ожиданий узнала из подложной депеши Будимирского, что он и агенты ее выехали благополучно в Европу, устранив препятствия. Она возблагодарила тогда Будду, но когда после этого прошел месяц и другой, а она не получала известий, Ситрева обеспокоилась. Прошел и третий месяц, прошел и четвертый… Беспокойство жрицы перешло в тревогу, которая все усиливалась и разрешилась наконец рядом депеш к ее агентам в Лондоне и Париже, японскому консулу в Гон-Конге и директору банка.
Из полученных ответов Ситреве стало ясно, что Будимирский чеки получил и уехал в Европу один, т. е. без японцев, куда-то исчезнувших, но… с женщиной. Полетели новые телеграммы, и вскоре Ситрева узнала, что в Лондоне и Париже Дюбуа получил деньги беспрепятственно и, где он теперь находится — банкам неизвестно…
Ситрева верила еще, верила глубоко Будимирскому, властные, пламенные глаза которого и теперь смотрели прямо ей в сердце, но… она могла думать, что Будимирского-Дюбуа постигло какое-нибудь несчастье… Ее беспокоила не участь денег, не потеря миллионов, а участь дела, судьбу которого она вручила первому мужчине, власть которого почувствовала она, всегда властвовавшая.
Собраться ей было недолго, но взять с собою свиту из китайцев, которые никогда не отрешатся от своего национального костюма, нельзя было, и ей пришлось ждать две недели, пока глава секты из Иокагамы не прислал ей трех японцев, членов секты, бывавших уже в Европе. С ними она и приехала в Гон-Конг, где без большого труда она напала, при помощи консула и его полиции, на следы Будимирского, Хако и Моту в Макао.
Здесь, однако, власти были португальские, и все старания и попытки японцев раскрыть преступление, которое они чувствовали, если не видели, — ни к чему не привели.