Китеж (сборник)
Шрифт:
Парень с гордостью обвел жестом руки обжитые составы и удивительно мягко и нежно произнес: “Кенгаракс”.
— Ви нам поможете немношко? — Женщина дотронулась до плеча Турусова.
— Конечно, — автоматически ответил завороженный сопровождающий.
— У нас почти нет мебели. — Женщина показала рукой куда-то влево.
Они спрыгнули на землю.
Турусов увидел, что вагончик уткнулся буферами в своего более обжитого собрата. На соседнем белой краской было выведено: № 169 ul. Pavla i Klavdii”. Светловолосый парень принес жестянку с краской и кистью написал на бывшем вагончике Турусова “ul. Pavla i Klavdii, № 170”.
Женщина,
Мужчины занесли мебель в вагончик, а женщина принялась примерять ее к стенам и окнам нового жилища. Прошло не меньше двух часов, прежде чем она осталась довольна. Трюмо теперь стояло меж двух окошек с правой стороны, а свет на зеркало падал из двух других окошек, тех что слева. В левом же углу поставили стол и два стула, еще два стула поставили в противоположном углу спинками к узкой поперечной стенке. После этого парень и рыжеволосая женщина сели на стульях рядом. Он с любовью, бережно взял ее ладонь в свою. И они в молчании замерли.
Турусов полюбовался минут пять, пока не задумался, что может обозначать их совместное молчание, их неподвижность… Потом ему стало не по себе, и он, спрыгнув на землю, не спеша пошел вдоль жилых составов.
В погоне за черной кошкой дорогу перебежала стая ребятишек. Впереди, прихрамывая, что-то бурча себе под нос, шел лысоватый мужчина. Турусов поравнялся с ним и услышал чистую русскую речь. “Боже мой, — шептал лысоватый, — как хорошо! Как все прекрасно здесь! Какая благодать!..”
— Извините, о чем вы? — поинтересовался Турусов, глядя сквозь стекла очков на случайного спутника.
— Да вы посмотрите вокруг! Пустыня! А здесь оазис гармонии! Сущий рай! Живут люди, любят друг друга так, как нигде не любят. Каждый остановил свой поезд и сделал его домом. Они же творят свою судьбу, и никакое общество им не помеха!
От восторженности спутника Турусову стало грустновато. Пустыня?! Какая? Где? Что он имеет в виду? Духовную пустыню, в которой мы живем? Место действительно странное, и люди в нем… И название — КЕНГАРАКС… А улица называется именами Клавдии и Павла… Явно русские имена.
— Извините, а вы не знаете, кто такие эти Клавдия и Павел?
— Как же! Странно, что вы не знаете! Вы же русский человек! — (Прозвучало это с упреком). — Клавдия и Павел, мать и сын-академик, — величайшие русские интеллигенты, подвижники новой жизни! Павел, сын Клавдии, передал жителям Кенгаракса огромные суммы денег, все свои премии и сбережения, которые сюда несколько раз привозила Клавдия, мать Павла, святая старушка, искренне верующая в великую силу милосердия и человеколюбия. И не подумайте, что эти люди — жители Кенгаракса — не оценили величайший душевный подвиг удивительной русской семьи! Они установили недалеко от центральной водоразборной колонки маленькую каплицу святой Клавдии и чтут свою благодетельницу. Жаль, что сам Павел, сын Клавдии, еще ни разу не побывал в созданном с его помощью Кенгараксе. Он очень далеко и, как настоящий русский интеллигент-ученый, до фанатизма предан науке…
“Здесь русским духом пахнет”, — вспомнилась строка из сказок, и Турусов поежился, словно налетел холодный ветер.
Они шли к началу улицы Клавдии и Павлы, вдоль обжитых вагончиков.
— А вот и каплица! — Спутник потащил Турусова под руку к маленькой часовенке. Там висела фотографическая икона в старинном окладе, под ней горели свечи.
Подойдя ближе, Турусов протер очки, чтобы получше рассмотреть святую, и тут его прошиб пот: с фотографической иконы глядело добродушное, светящееся смиренностью лицо Клавдии Николаевны — старушки, ехавшей с ними в гостиницу “факел” к сыну Павлу, профессиональному деньгодобытчику.
Турусов оторопело уставился на икону, а перед глазами пробегали воспоминания о том, как они втроем — Турусов, старушка и Радецкий — ели свежесваренную кашу в своем родном вагоне, а рядом, в противоположном от служебного купе углу, стоял сопровождаемый груз, которого теперь лишились и Турусов, и Радецкий.
— …она приедет скоро, — договорил спутник.
— Кто? — Турусов снова вернулся в действительность.
— Клавдия! — возвышенно произнес лысоватый.
— И что будет?
— Крестный ход по улицам Кенгаракса во главе с живой Клавдией. Потом она посетит каждый дом-вагончик и выслушает просьбы и трудности каждою нашего жителя, чтобы потом выполнить все пожелания и сделать нашу жизнь еще краше…
— Так вы тоже здесь живете? — Турусов, задумавшись, невпопад кивнул.
— Конечно. Я Клавдию знал еще тогда, когда ни одного Кенгаракса не было. Я здесь вроде мэра-любителя. Пока нет Клавдии, я тоже собираю просьбы и пожелания, записываю их аккуратно и потом отдаю нашей заступнице. А она-то уж…
— У вас есть история? — внезапно перебил его Турусов.
— А зачем она нам? Мы сегодняшний хлеб сегодня едим. А история — она для тех, кто вчерашним живет…
Со стороны поля подул ветер, и сразу почувствовался немного горьковатый запах земли. Ветер освежил Турусова. Он отошел от каплицы, стал на краю поля и увидел далеко-далеко на горизонте дома и деревья.
— Что там? — спросил он у спутника.
— Рига, — холодно ответил тот.
— Спасибо, — механически произнес Турусов и, утопая в синеземе, проваливаясь по колено в похотливо-болотное месиво, пошел через поле, к домам и деревьям.
— Стойте! Куда вы! — вскричал спутник. — Не приносите себя в жертву! Вы не перейдете этого поля!
— Ну это мы еще посмотрим! Мы еще не одно поле перейдем!
Каждый шаг давался с трудом. Казалось, стоит остановиться, присесть или прилечь на синезем — и уже никогда не встанет Турусов, чтобы идти дальше: досрочно отберет его земля, и прорастет сквозь него семя, и сам он вверх и вниз пустит корни, самые длинные из которых достигнут неба и нефти. И объединит он корнями своими всю землю, себя же при этом потеряв…
Жирная земля, отливающая синевой, громко чавкала, все глубже и глубже заглатывая ноги Турусова и вовсю стараясь укоренить его, не дать ему сделать следующий шаг.
Приближалась Рига. Сил уже не было, и Турусов то и дело падал вперед, выставляя ладони, которые уже сделались черными от враждебной черно-синей земли.
С поля он выбрался на четвереньках, разбитый и обессиленный, словно выкинутый во время шторма волной на берег.
Выбрался, прилег на траву и тотчас заснул.
Как раз всходила луна.