Киж
Шрифт:
Гости стали рассаживаться за длинный стол, установленный в центре
Светлицы и уже сервированный настоящими (или почти настоящими) старинными приборами. Нависло то самое напряженное молчание, во время которого, по мнению одних, тихий ангел пролетает, а по предубеждению других, рождается очередной милиционер. И в этот момент гостиную осветило легкое и радостное явление хозяйки дома -
Глафиры Игрицкой в одном из ее бесчисленных воплощений.
– Дамы и господа, прошу простить за небольшое опоздание.
Подготовка стола и туалета
Голос Глафиры звенел сдержанной радостью тетивы, предвкушающей счастье выпущенной стрелы. Актриса была восхитительна в бальном платье, с длинным шлейфом и открытой грудью, с высокой прической и прихотливо завитым локоном, ниспадающим до правого плеча. Казалось, все ее существо говорило: я прекрасна и могу принадлежать всему миру, не растеряв ни капли себя. Я ничья именно потому, что принадлежу вам всем.
При мысли о том, что всего несколько часов назад эта восхитительная, недосягаемая женщина стонала и изгибалась в его объятиях, у Бедина перехватило дыхание.
– Наташа Ростова! Анна Каренина! Элен! – наперебой загалдели гости, но вместо ответа Глафира игриво помахала веером перед своим лицом и сделала реверанс.
– Актриса Глафира Игрицкая, к вашим услугам!
– Браво! – Не сговариваясь, семь военнопленных и капитан
Свербицкий разразились аплодисментами.
– К сожалению, в таких условиях мы с Николаем не в состоянии держать прислугу, – продолжала Глафира. – Поэтому прислуживать сегодня буду я сама.
– Вы, в таком виде? – Бедин вскочил с места, в порыве своего благородства готовый даже на роль лакея, но его опередила лейтенант
Соколова.
Едва прикрытая золотистой соломкой, эта легконогая нимфа выпорхнула из-за стола и обняла бывшую подругу за талию.
– Нет уж, дорогая, позволь сегодня это делать мне. В ночных клубах гостям иногда прислуживают полуобнаженные девушки.
– Тогда, может быть, ты не откажешься станцевать для нас, как в ночном клубе?
– Может быть!
Красавицы рассмеялись и поцеловались в губы, прекрасно понимая, какое волнующее зрелище представляют сейчас для мужчин: голая гибкая дикарка и изысканная светская красавица с обнаженной грудью.
– Что ж, в таком случае, позвольте представиться, – как было условлено, взял слово Бедин. – Робин Гуд из Шервудского леса,
Великобритания. Благородный разбойник, меткий стрелок, защитник всех обездоленных.
– Вы действительно метко стреляете? – Глафира лукаво посмотрела на обозревателя поверх веера и мило покраснела.
– Три поросенка: Ниф-Ниф, Нуф-Нуф и этот, как его…
– Наф-Наф, – хрипловато напомнил худой археолог, борода которого топорщилась из-под раскрашенной розовой маски, а очки были надеты прямо на рыло, при этом он привстал из-за стола и повалил рукавом фужер с фруктовым напитком.
– Я злой и страшный серый… – завел было наряженный волком майор
Плещеев, буквально лопающийся от избытка артистизма, но Бедин остановил
– Все-таки по порядку. Я попрошу вас, капитан Мясищев.
Костлявый, сутулый капитан, весь костюм которого состоял из очков и просторных несвежих алых трусов в зеленый горох, поднялся, сипло откашлялся в кулак и низким голосом, не поднимая глаз, промямлил.
– Мы с моей гражданской невестой лейтенантом Соколовой представляем, собственно, Адама и Еву, изгнанных из рая, так что, собственно, я Адам.
– Разве костюм Адама состоял из трусов? – провокационно заметила
Глафира и опустила глаза.
– Вы, безусловно, правы. – Иванов-Мясищев наклонился так низко, словно пытался обнюхать стол. – Но если позволите, я останусь без трусов позднее, при исполнении эротической миниатюры. Во время этого пластического номера моя невеста также сбросит с себя остатки одежды.
– Ну, как прикажете. И наконец… – Бедин перевел взгляд на капитана Свербицкого, который во главе стола разбирал принесенные
Глафирой бумаги.
– Как вы уже, наверное, догадались, я представляю образ моего любимого литературного персонажа, героя, который оказал решающее влияние на всю мою жизнь и выбор профессии военного, – объявил
Свербицкий. – Конечно же, я имею в виду князя Андрея Болконского.
После слов этого благородного человека, представляющего личность еще более благородную, гости еще раз захлопали в ладоши. И тут на помощь партизану пришла Глафира Николаевна.
– Сейчас, уважаемые гости, я предлагаю отведать нашего скромного угощения, приготовленного не без труда. Просим, вы уж не обессудьте, сделать поправку на военное время. А затем уважаемый капитан
Свербицкий, то бишь князь Болконский, прочитает нам отрывок из своей поэмы…
– Из своей повести, – поправил капитан. – Я прочитаю вам отрывок из своей автобиографической повести, которая служит как бы логическим продолжением незаконченных “Записок русского партизана”
Евграфа Тимофеевича Долотова. Только действие, как вы сами понимаете, перенесено из 1812 года в современную эпоху. Главный герой повести – честный русский офицер, в одиночку бросающий вызов кровожадному врагу, захватившему его любимое отечество.
– А затем мы устроим для вас небольшой концерт русского романса,
– сказала Глафира.
– Глафира Николаевна великолепно поет и играет на фортепьяно, – подтвердил капитан.
Проходя мимо Феликса, актриса незаметно шлепнула его веером по плечу.
Лейтенант Соколова, привыкшая в бесконечных разъездах прислуживать коллегам по разведке, с ловкостью настоящей официантки подала на стол мясо забитого сторожевого поросенка с овощами и наполнила бокалы замечательным крымским вином из запасов сгинувшего генерала Гоплинова. Изголодавшиеся узники набросились на еду, а капитан Свербицкий пригубил из своего бокала, разложил перед собою листки рукописи и обратился к гостям: