Клад монахов. Книга 2. Хозяин Верхотурья
Шрифт:
Гришин, Агата и Печников вышли из подземного хода последними. Было раннее утро и лишь полная луна да чуть забрезживший рассвет говорили о том, что начинается новый день. По обе стороны хода лежали люди.
– Всем полчаса отдыха и в путь! – приказал Гришин и пристроился к Агате и Печникову, упавшим прямо у входа. На душе у Гришина было тревожно: нужно как можно быстрее уходить, но что-то не пускало.
Лишь закрыв на некоторое время глаза, он вдруг понял – это клятва, данная настоятелю. А мысли жили своей жизнью. – Да на хрена это нужно? Один черт в храме-то больше ничего не осталось! А красные так или иначе вот-вот возьмут монастырь… А потом – погоня! А у меня – раненные… Лошадей-то нет! Либо люди, либо тайна… Я выбираю – люди!
Он открыл глаза и вздрогнул: словно подслушав мысли, на него смотрели два женских глаза. Уж лучше бы не видеть этих издевающихся глаз. – Ну что, полковник Гришин, ты опять сдрейфил? Да, люди мне важнее какой-то тайны! Ну, и что из этого? И не смотри на меня так, будто хуже меня нет никого на свете! В конце – концов, я тоже жить хочу… У меня есть жена, дети…
И отвернулся, не в силах больше видеть эти презрительно ухмыляющиеся губы.
– Ты, вот что, Печников… Веди-ка ты их… – сам удивляясь тому, что говорит, обратился он к штабс-капитану Печникову. Но на душе вдруг воцарилось спокойствие от мысли. – Вот же стерва! Все-таки вынудила…
А потому, уже деловым тоном он продолжил свою мысль, хотя бы потому что видел улыбку Агаты. – Бери командование на себя! Я просто так уйти не могу: дал клятву обеспечить тайну этого хода. Ежели все будет хорошо – вас нагоню, а ежели нет – не взыщи… А ты веди всех на запад, к Деникину. Даст Бог, прорветесь!
Печников, который уже довольно хорошо изучил Гришина, знал, что если тот говорил с ним вот так, по-свойски, то это означало, что спорить было бесполезно: решение принято окончательно и бесповоротно. Поэтому он просто кивнул головой…
А через полчаса они обнялись. И скоро только след на покрывшейся инеем траве и говорил о том, что недавно здесь прошло много людей. Лишь два человека молча смотрели вслед уходящим людям…
Меж тем Терентий выскочил через полуоткрытую дверь одним из первых и тут же увидел свой тайник.
– Косподи, да ить енто мой тайник! Так вот куды ведеть ента стенка, а я-то думал… – свежий воздух дал ему возможность все моментально обдумать. – Надоть спрятатьси! Я ж кажон кустик тута знаю… Пережду… А потом в тайник-от крест-ключ и спрячу! Ему понадобилось всего два десятка шагов сделать, чтобы спрятаться под густыми нижними ветками ёлки. Это была его ложбинка, и в ней он спал много раз, укрываясь от непогоды и глаз людских.
Кроме того, тут еще с прошлого раза сохранилась сухая трава. Поэтому его глаза тут же закрылись, стоило лишь поудобней расположиться…
– Агата… – Гришин посмотрел на отдыхающую монашку, в золотых кудрях которой запутались сухие травинки, а сами кудри были в большинстве своем грязными и спутанными. – Уходи и ты: вот – вот красные возьмут монастырь…
– Да никуда я не пойду! – резко перебила Агата, даже недослушав. – Я тоже дала клятву хранить эту тайну… И пока не проверю, что все в порядке, никуда не уйду!
В словах ее было столько силы, что Гришин только руками развел. – Ну, что за человек: не баба, а упрямый осел! Вернее – ослица…
Молча, он обошел место отдыха. – Где же взрывчатка? Печников сказал, что Луковский нес ее. Значит, должна быть здесь! Но, что-то я не помню: была она у него или нет? Может здесь, где-нибудь? А что, если он оставил ее где-нибудь в подземном ходе? Или с собой унес? С собой – едва ли… В длинную дорогу, тяжелый вес… Нет, не возьмет – слишком уж свою шкуру бережет! Значит, надо искать где-то здесь или в подземном ходе…
Попытка отыскать взрывчатку на воздухе оказалась безуспешной, и он направился в подземный ход. Долго идти не пришлось: сумка со взрывчаткой лежала прямо в луже воды. – Вот, гад! Бросил сумку… А если взрывчатка намокла, что тогда?
Что будет тогда, ему даже подумать не хотелось… Выйдя на свежий воздух, он первым делом осмотрел взрывчатку. – Вроде не вся успела намокнуть… Заложу заряд где-нибудь на середине реки, рвану… И прощай, Верхотурье!
Гришин прилег у входа, положив взрывчатку на сухое место, а сам стал наблюдать за спящей Агатой. Невольно ему подумалось, что за всю жизнь он повидал немало женщин, но никогда и никого так отчаянно не любил как эту монашку, бывшую к тому же родной сестрой его жены. В голову сами собой полезли мысли. – Корю ли я себя за измену ей? Нет, и не подумаю… И раньше изменял… Ну и что? Любил ли я их, тех женщин? Может и любил, а может и нет… Но в этот раз…
В этот раз было все по-иному: наконец-то повстречалась ему та женщина, о которой он всегда мечтал… И на тебе: война! Возможно впервые ему не хотелось воевать…
Агата тихонько подглядывала за Николаем, и вспоминала все, что было связано с ним. К тому же страх, обмороки, падения, подъемы – все прошло. Лишь чувство огромной благодарности от людей, спасенных ею, переполняло душу. Но и здесь она старалась остаться честной. – Да, мы это сделали! Пусть грязные, ужасные… Но нам и Господу нашему люди были благодарны за свое спасение!
Что-то необычайно нежное, ласковое вдруг проснулось в ее сердце и тут же отозвалось чем-то жгуче-недозволенным внизу живота. – Да, ну и что! Сама отдалась ему там, в келье… И не жалею! Нисколечко… Наоборот: протяни он ко мне сейчас руку…
Волна сильнейшего желания покатилась по ней, накрывая с ног до головы. Сама не зная почему, она протянула свою руку к Николаю и тронула его лицо. Тот вздрогнул и пристально посмотрел на Агату. Словно некая искра желания проскочила между ними – и он и она вдруг разом поняли: вот оно… И потянулись губами друг к другу.
Легкое касание губ только раззадорило обоих – они на мгновение вздрогнули и разошлись, но только за тем, чтобы с новой силой вернуться к прерванному чувству. Они вспыхнули оба одновременно, словно сухие спички: и он и она, пройдя через испытания подземным ходом, возможно, интуитивно понимали, что эта встреча – их последняя встреча. А потому, лишь на крохотное мгновение расставшись губами, они как чумные впились в друг друга.
Гигантские волны возбуждения захватили обоих. Мир закружился вокруг них, лишая себя всякой конкретики: он видел только ее, она видела только его… Она чувствовала и жаждала его, он жаждал ее… И не было им никакого дела до того, что рядом мокрая от инея трава. Мир для обоих сократился до одного, единственного человека: и это был тот, кого любили всегда… С чувством, что только смерть может их разлучить и помешать желанию быть вместе, бунтарский дух сдался, а душа благословила их чувство. И Агата застонала, ощутив в полной мере то, ради чего жила все это время…