Клад
Шрифт:
Встретившийся им по дороге какой-то запоздалый мужик бросил лошадь, соскочил с телеги и с испугом шарахнулся в кусты, приняв, вероятно, их по меньшей мере за леших. Неистовый вой, лай, визг и улюлюканье проводили его.
Ярко озарившее землю солнце застало путешественников далеко от Сысоевки. А в полдень они уже, в полной безопасности от преследования, с песнями плыли на лодке по приволью синей Оки.
В Сысоевке же взошедшее солнце осветило следующую картину.
Несколько раз подымавшийся ночью караульщик проснулся окончательно на зорьке, походил, разминая
Тревога закралась в него. Он встал, обошел кругом сарай и оглядел стены и крышу; все было цело, стало быть, узник мог только умереть, но никак не бежать из тюрьмы; сторож выловил из необъятного кармана ключ, отворил дверь и вошел в ригу.
Она была пуста. Мужик обыскал ее всю, затем, вне себя от изумления, подошел опять к соломе, на которой лежал Степка, думая, не прикрылся ли тот ею, взглянул на нее, — глаза его расширились, он выронил палку, попятился и вдруг закричал от испуга и, сломя голову, бросился бежать в деревню.
На ложе Степки, от подножья столба, страшно глядел мертвыми впадинами глаз череп; под ним белели две накрест сложенные кости. Их положил не утерпевший, чтоб не сошкольничать, Александр.
Глава XIV
Чарующие картины развертывались одна за другой пред глазами наших путешественников. Справа высился причудливый нагорный берег; то громадный, головокружительной высоты отвес, на который стремительно несла вода их лодку, вставал перед ними, то он сменялся красными скалами и уступами, поросшими кустами и лесом; гребень берега увенчивал вековой бор.
Влево желтели отмели; вода казалась там зеркальной; течения почти не было. За отмелями расстилались необъятные зеленые поемные луга; вдали иссиня темнели леса. Зной, смягчаемый прохладой реки, почти не чувствовался. Все сидели, как очарованные. Приятно было полулежать и видеть, что быстро мчишься вперед. К рулю садились по очереди; Роман и Юра, хорошо владевшие им, направляли лодку в самую быстрину; с замирающими сердцами остальные следили, как правый берег летел мимо них. Александр и Степка правили плохо и потому выбирались к середине широкой водной равнины; лодка шла тогда тише.
Часам к трем влево, в версте или в двух от берега, показалась огромная лесистая гора. Над морем темно-зеленых вершин мирно сияли золотые кресты и главы церквей.
То был знаменитый в Рязанской губернии монастырь святого Иоанна Богослова.
Единогласно решили посетить его, и лодка причалила к пустынному берегу. Кроме монастыря, на многие версты кругом не виднелось никакого жилья; по мелкому, ровному песку берега, посвистывая, бегали серые кулички. Путешественники вытащили лодку до половины на сушу, оставили для охраны ее Кучума и, наперерез через луга, направились к горе.
По довольно отлогому скату добрались они до вершины; ее занимала засеянная рожью круглая поляна. Обогнув ее по опушке окаймлявшего ее кругом леса, они добрались до дороги, и скоро перед глазами их забелела невысокая каменная ограда монастыря. По обе стороны от ворот вдоль стен тянулись ясли; над ними виднелись вделанные в стену старые железные кольца.
Справа, привязанная к такому кольцу, понуря голову, стояла запряженная в телегу пегая лошаденка. Людей никого не было.
Роман и его спутники вошли в ограду и очутились на монастырском дворе.
Мир и тишина царили там. Веяло чем-то особым, наполнявшим душу тихим благоговением.
Единственный встречный, небольшой, худенький монах, старец, ласково приветствовал наших спутников и, узнав, что они хотят осмотреть монастырь, оглядел двор, точно желая позвать кого-то; но видя, что кругом нет ни души, повел их за собой.
Одна из церквей находилась в саду.
Густые яблони, вишни, кусты смородины, крыжовника наполняли его; легкий звон от пчел и мух стоял в неподвижном воздухе; в нескошенной еще местами траве стрекотали кузнечики.
Монах привел их в один из уголков сада, занимавший выступ горы; Роман, а за ним и остальные остановились, как вкопанные.
Перед ними блеснула Ока. Широкая лента ее властно выгибалась по зеленому бархату бесконечных лугов; над нею вздымались горы; прямо, вдали, на высоком, озаренном солнцем обрыве виднелась древняя Рязань.
Несмотря на двадцатипятиверстное расстояние, благодаря прозрачности воздуха тех мест ясно можно было различить собор с сиявшими золотыми куполами, башню перед ним, с которой Хабар Симский отражал когда-то татар, и другие строения; высокий шпиль башни, ныне колокольни, далеко уходил в голубое небо; чуть виднелся древний терем князя Олега, ныне митрополичий дом, примыкающий к церкви. Долго Роман не мог оторваться от поразительного по красоте вида.
Только зов Саши заставил его последовать за остальными. Старичок монах, проводник их, на бледном лице и в ясных глазах которого отражалось что-то задушевное и тихое, как сама обитель, шел молча, не желая расспрашивать странных гостей своих, может, не расположенных рассказывать о себе. Белая церковь была заперта. Все покрестились на нее, осмотрели рассеянные кругом нее камни на старых могилах и стали спускаться вниз.
Монах привел их к купальне, вырытой под горой в русле ключа. Вода эта слывет целебной. Степка подал первый пример и начал раздеваться. За ним стали раздеваться и остальные.
Монах сел на скамью и смотрел на них.
— Студеная вода! — заметил он; чуть надтреснутый слабый голос его был такой же ласковый и хороший, как он сам.
— Ничаво! Здоровей выйдем, батюшка! — радостно ответил Степка, разбежался и с маху бухнулся в воду. Через секунду его точно пружиной подкинуло на добрый аршин над водой; рот его был раскрыт, глаза вытаращены. Он издал рев и бросился назад к лестнице.
— Ну и вода! — стуча зубами и весь дрожа, проговорил он, выбравшись на деревянный пол. — На водосвятье в проруби теплее бывает!