Клад
Шрифт:
Монах улыбался, Александр и Юра в нерешительности поеживались.
Роман подошел к краю и спрыгнул: вода покрыла его; затем он встал на ноги, спокойно умылся и окунулся еще несколько раз.
— Что же вы? — проговорил он, обращаясь к Саше и Юре.
Один за другим те попрыгали в воду. Юра заверещал поросенком.
Степка, согревшийся уже на воздухе, помирал со смеху, глядя на судорожные движения их. Затем им овладел какой-то восторг: он бросил рубаху, которой вытирал лицо, и с хохотом шлепнулся опять в воду.
Барахтаясь и толкая друг друга, выбрались все из купальни, оделись,
Кусты обступили их. Во полугоре виднелась старая часовенка. Монах взял в ней пять восковых свечей и зажег их; все подошли к полузакрытой кустами, темной, изъеденной червями деревянной дверце; за ней оказался вход в пещеры.
Приподняв свечу над головой, монах вошел первым. Прорезанный в плотно слежавшихся слоях песка и глины темный подземный коридор углублялся вниз; острыми зигзагами блуждал он затем глубоко под горой. Свод, стены и пол его казались гладко обточенными. Местами свод понижался; тогда приходилось сгибаться; ширина была вполне достаточная для прохода одного человека. Нет-нет и сбоку в коридоре открывалось отверстие. Монах всовывал в него руку и освещал небольшую келийку. В некоторых были вырезаны подобия каминов, над ними виднелись дымовые отверстия. В таких комнатках уцелели небольшие вязаночки дров, припасенные некогда отшельниками.
По количеству пройденных ступеней и наклону пола Роман видел, что они все глубже уходят в землю. Странное, — жуткое и вместе с тем приятное и благоговейное чувство объяло его душу; то же испытывали и спутники его.
Над головами их висела чудовищная толща земли, — миг и какое-нибудь сотрясение наверху, падение дерева, — и они могли очутиться заживо похороненными в бесконечных коридорах на глубине десятков саженей. И много лет никто не узнал бы, где они.
Коридор круто поворотил и начал повышаться. За одним из поворотов путники разом остановились; весь видимый свод коридора перед ними искрился и сверкал, словно сплошь выложенный миллиардами бриллиантов.
Степка и Юра ахнули. Монах поднял свечу, и все увидали, что свод и часть стен опутаны тончайшей, как волосы, сетью.
— Корни это… — проговорил монах и, держа высоко свечу, пошел дальше. На каждом корневом волоске дрожали озаренные огнями капли воды. Эффект получался неописуемый. Глаза у всех разбегались.
— Лес теперь над нами, — заметил монах, — оттого и корни здесь. Мы ведь очень глубоко под землею.
После довольно долгого странствования монах погасил свечу. Впереди слабо проглянул дневной свет. Потянуло свежестью. Утомленные спертым воздухом подземелья, все жадно вдыхали ее. Захотелось скорей выбраться на волю. Еще несколько ступеней вверх, и компания, жмурясь от света, очутилась у часовни.
На обратном пути, разговорившись с монахом, Роман сказал ему, кто они и зачем в тех местах. Тот слушал его, наклонив голову, вскидывал на него ясные глаза свои и тихо говорил:
— Так, так!!..
Миновав сад, Роман попросил старца указать им пекарню. Монах предложил им потрапезовать вместе с ним и заночевать в их гостинице. Роман поблагодарил и отказался.
Старенький, со слезившимися глазами, монах-пекарь с удивлением оглядел вошедших, затем перевел глаза на стоявшего поодаль старца, почтительно поклонился ему и, когда Роман попросил продать им целый хлеб, молча взял со стола огромный, чуть не пудовый хлеб и протянул его Роману.
Александр, бывший казнохранителем, опустил руку в карман за деньгами и стал шарить в нем. Лицо его приняло испуганное выражение, он быстро сунул руку в другой карман.
Денег не было. Он выронил их при освобождении Степки!
— Потерял! — глухо промолвил он.
Роман изменился в лице.
— Что ты говоришь! — чуть не вскрикнул он. — Ищи хорошенько… не может быть!
Но наитщательнейшие поиски не повели ни к чему: деньги исчезли!
Весь красный от волнения, Роман обыскал свои карманы и нашел каким-то чудом завалявшийся в блузе, аккуратно сложенный вчетверо бумажный рубль и протянул его и хлеб монаху.
— На рубль, будьте добры, отрежьте! — проговорил он.
Пекарь отстранил и то и другое и глянул опять на пришедшего с ними монаха.
— У нас в обители не берут за хлеб… — ласково ответил тот за него. — Даром он желающим раздается.
— Как даром? — сконфуженно спросил Роман. — Почему?
— А так… обычай такой. И не у нас одних, везде на Руси!
— Тогда я не могу взять его! — ответил Роман и положил хлеб на прилавок.
— Нет! — насколько мог сурово возразил монах и заступил дорогу хотевшему уйти Роману. — От хлеба-соли нашего никто не может отказываться! Не милостыня это, а благословение.
Монах так сказал эти слова, что не уступить значило обидеть и его и радушную обитель. Роман переглянулся с товарищами, взял хлеб и поблагодарил обоих монахов.
Сопровождавший в пещеры проводил их до ворот. В воротах Роман снял шапку, перекрестился на обитель и подошел поблагодарить еще раз и проститься с монахом.
Старец благословил его и всех остальных.
Роман подал ему рублевку.
— А это, батюшка… — нерешительно сказал он, — не откажите принять для бедных от нас… Больше нет…
Монах с тихой улыбкой отвел его руку.
— Сбереги его, дружок: пригодится еще он в пути вам. На добром желании спасибо! А хочешь если отблагодарить нас, помни всю жизнь, что Христос заповедал любить всех на земле. Забывают это в мире… Попомнишь — вот это настоящий вклад в нашу обитель сделаешь! Счастливого пути и удачи вам, дети! А буде не сыщете ничего, заходите опять сюда на обратном пути!
— Батюшка, позвольте узнать ваше имя, — спросил растроганный Роман.
— На что тебе оно?.. — тихо ответил монах. — Савватий имя мое.
Все поцеловали у него руку; он благословил их опять, пожелал удачи в поисках и долго стоял у стены монастыря, провожая глазами удалявшихся путников.
Солнце уже садилось, когда возвратились они к лодке. Верный Кучум приветствовал их радостными прыжками и лаем.
Пускаться в дальнейший путь было поздно, и так как на пустынном левом берегу Оки они находились в полной безопасности от преследования, то решили заночевать тут же, у лодки.
Тотчас вытащили ее, насколько оказалось возможным, дальше на песок, сыскали между поросшими ивняком песчаными буграми уютный уголок и принялись за устройство костра.