Кладбище
Шрифт:
Но я уже убедился, что Трахнутого нельзя недооценивать.
Да я и не собирался. Я был терпелив, я знал, что могу его «пересидеть». И я хотел его «пересидеть». Дело было даже не в том, что это был мой единственный шанс. Просто в ту секунду, когда я увидел умирающую Саманту, я принял решение. Для меня изменилась сама цель операции. Теперь я действовал не ради денег и уж, конечно, не ради того, чтобы вывести из игры «Сыновей Кухулина». То, что совершил Трахнутый, слишком глубоко меня затронуло. Операция британской разведки стала моим личным делом, делом моей чести, если угодно. Вот почему
Трахнутый зевнул еще шире, и я понял, что он притворяется.
На самом деле он готовился разыграть заключительный акт своей скучной пьесы.
— Значит, ты совсем не помнишь, где ты работал между мартом и ноябрем девяносто второго? — негромко спросил он.
Я покачал головой.
— Не помню, Трахнутый, честное слово. Возможно, в Лондоне, а может быть, и в Испании. Что хочешь со мной делай, все равно не помню, — сказал я.
Он поднялся, налил себе полстакана воды из крана в углу и нажал на кнопку, выключая телевизор.
Повернулся и посмотрел на меня.
Действуя нарочито медленно, Трахнутый вынул из внутреннего кармана куртки маленькую зеленую коробочку для инструментов. Открыв крышку, он достал покрытый запекшейся кровью скальпель.
Его глаза превратились в две узкие щелочки.
— Ты считаешь себя умным, парень, но это не так. Ты не умнее нее, а значит, недостаточно умен, — процедил он холодно.
Шагнув ко мне, Трахнутый обхватил меня согнутой рукой за шею и, запрокинув мне голову назад, поднес скальпель к моему правому глазу.
— Выкладывай! — приказал он. — Всю правду, иначе я тебя на куски разрежу!
Окровавленное острие коснулось моего века, и я невольно дернулся, чувствуя, как помимо воли мною овладевает страх.
Но я был бы действительно глуп, если бы позволил себе проиграть сейчас.
— Я не помню, Трахнутый! — не сдавался я.
На протяжении целых десяти секунд, показавшихся мне едва ли не самыми долгими в моей жизни, он продолжал нажимать на скальпель. Потом Трахнутый выпустил мою шею, убрал скальпель и покачал головой.
И зевнул в третий раз.
— Ладно, это не так уж важно. Я, например, почти не помню, что я делал в восьмидесятых — вплоть до начала девяностых, — сказал он с кривоватой усмешкой.
Я кивнул:
— Значит, теперь ты мне веришь?
— Да, похоже, с тобой все в порядке. Я это нутром чую. Ты наш, Шон. Впрочем, я думал так с самого начала. Есть только одно маленькое «но»...
— Какое же?
— Да нет, ничего особенного, просто... просто ты слишком нам подходишь. Ты молод, умен, решителен, да и появился ты как раз тогда, когда мы особенно нуждались в людях.
— Не совсем.
— Видишь ли... Впрочем, неважно. Главное, мне хочется тебе верить, но это получается у меня как-то... слишком легко.
— Почему бы тебе не поверить мне? Ведь все, что я сказал, — правда!
— Это ты так говоришь. И я не исключаю, что так оно и есть. Мои сомнения... не имеют никакого отношения к тебе. Просто у меня отчего-то сердце не на месте. — Он пожал плечами. — Так я и скажу Джерри. Скажу, что я просто старый параноик и что меня пора гнать в три шеи, пока я не начал подозревать всех подряд.
Трахнутый принес мне кружку воды. Я выпил и откинулся на спинку кресла. Трахнутый с силой потер лицо.
— Уже утро, — сказал я, глядя на подвальное окно.
— Да, мы с тобой проговорили всю ночь, а мне еще нужно съездить и проверить, как Джеки справился со своей работой. Да еще надо позвонить одному приятелю в Портсмутской гавани. Вот дьявол! Ну да ладно. Думаю, на этом мы закончим, — устало сказал он.
— Не возражаю, — откликнулся я. — Как насчет того, чтобы снять наручники?
Трахнутый очень устал. Если б мои руки были свободны, я мог бы дотянуться до пистолета, который он оставил на столе в дальнем углу комнаты. Тогда убить его не составило бы особого труда, но Трахнутый был матерым профессионалом и не собирался предоставлять мне подобной возможности. Отойдя от меня подальше, он сунул пистолет в карман, выпил еще немного воды из-под крана и покачал головой.
— Как я уже говорил, я — старый параноик, который никому не верит до конца. Сегодня нам предстоит работа, и я думаю, есть смысл понаблюдать за тобой еще немного. Ты не возражаешь? — добавил он таким тоном, будто сам стыдился своих слов.
— Поступай, как считаешь правильным, — ответил я, как ответил бы учителю преданный ученик и последователь.
Трахнутый поднялся, бросил мне еще пару наручников и жестом велел надеть их на запястья. Только после этого он собирался открыть «браслеты», которыми я был прикован к трубе парового отопления.
— Интересно, который час? Ага, уже почти шесть. Я слышу шаги наверху — они там уже проснулись. Вот что я предлагаю, Шон: сейчас мы пойдем в дом и позавтракаем. Потом я позвоню Джеки, и мы с тобой поспим часов пять или шесть. Пусть они собираются в дорогу без нас. После этого пообедаем, смотаемся в Портсмут, заберем нашего человека и отправимся на дачу. Что скажешь?
— По-моему, очень неплохо придумано, — пробормотал я.
— Ты не возражаешь?
— Честно говоря, Трахнутый, я чертовски устал. Я чувствую себя как выжатый лимон. Интересно, с Джеки, Шеймасом и остальными ты тоже так... работал?
Трахнутый обнял меня за плечи:
— Пойдем-ка лучше поедим. Что касается наручников, то я предпочел бы не снимать их до тех пор, пока не закончится наша операция... или до тех пор, пока я не успокоюсь. Как тебе кажется, ты сможешь в них спать?
— Сомневаюсь, — буркнул я.
— А что, если мы прикуем тебя к кровати за здоровую ногу? — предложил Трахнутый. Он заботился обо мне совершенно искренне, но за это я возненавидел его еще больше.
— Как скажешь, дружище, — проговорил я.