Кладоискатели (сборник)
Шрифт:
Я нашел его в караульном помещении — маленькой прокуренной комнатке, пристроенной к проходной будке. Свободные от вахты люди за большим столом звучно забивали козла. Начальник, устроившись возле на табуретке, с интересом следил за игрой. Он был так увлечен, что, ей-богу, мне доставило большого труда отозвать его в сторонку и объяснить цель своего прихода.
— О чем? — спросил он, поморщившись, словно от зубной боли. — Я уже говорил, давал показания.
Он лгал. Это было заметно. Но это надо было доказать. И я знал, как нужно поступить. Потому что к тому дню в моем распоряжении имелись факты, неопровержимо свидетельствующие
Я показал ему злополучную телеграмму с десятью фамилиями.
— Не понимаю, — пожал он плечами.
— Я тоже. Вот вы и потрудитесь объяснить, как это случилось. Почему она согласилась? Ведь золото нашла она.
Он улыбнулся. Это была улыбка взрослого, услышавшего наивный вопрос ребенка.
— Там должна быть еще докладная записка, — сказал он. — Надеюсь, вы видели ее?
Последний вопрос прозвучал, как фраза: «Не считайте меня за дурака».
Да. Там была докладная записка. Ее записка, в которой она просила считать открытие месторождения золота коллективным. Называлось десять фамилий. Фамилия начальника стояла первой. Ее — последней. Остальные восемь — те, кто прошел по ее следам, те, кто проверял, те, кто составлял описание. В этой записке она благодарила их всех за помощь и признавала за каждым право на приоритет.
Это был неоспоримый документ. В нем было зафиксировано ее искреннее желание разделить радость и славу на десять частей. И те восемь, хотя и пожимали плечами и говорили ей, что она слишком щедра, те восемь так же искренне приняли дар.
Потом они говорили другое.
«Я чувствовал, что дело не чисто. Но…» — сказал мне один.
«Говорил ей: зачем? Но ведь эту женщину сразу не поймешь».
Это второй.
«Знал, что тут что-то не так. Не понимал только — что?» — третий.
«Думал, что так надо. Полагал, что тут действуют высшие соображения». Это — четвертый.
«Включили меня — обрадовался. Были, правда, подозрения. Но молчал, как все», — сказал пятый.
«Шушукались по этому поводу много, — сказал шестой. — А покопаться — ни у кого духу не хватило».
«Свиньи все-таки», — грустно резюмировал седьмой.
«Бывают ошибки», — заметил восьмой.
Да, ошибки бывают. Всякое бывает. И ведь эти восемь как-никак участвовали. Восемь, кроме того, не знали толком ничего. Знали двое. Один из них сидел сейчас передо мной.
— О записке и пойдет речь, — сказал я бывшему начальнику. — И о вашем участии в ее составлении.
— Ну, знаете… — Он удивился, он не понимал.
— Когда вы узнали о том, что Дементьева и Рогов любят друг друга? — спросил я, игнорировав его удивление.
Я был безжалостен. Но иначе я не добился бы правды. Кроме того, он уже был сбит с толку моей уверенностью. Не знаю, что взбрело ему в голову. Может, он подумал, что кто-нибудь подслушал его разговор с ней. Тот разговор, который предшествовал появлению докладной записки. Может, он почувствовал, что оброненная им шпага подобрана противником и теперь колет ему грудь.
Его логика позволяла сделать такое допущение.
— С меня хватит, — сказал он хрипло. — Вот! — И он выразительно обвел рукой вокруг шеи, пытаясь показать мне, что караульное помещение — достаточная мера возмездия.
С него, возможно, было этого достаточно. Я так не думал. Мне нужно было узнать, как глубоко может пасть человек, одержимый мечтой о славе. Дрянной мечтой, грязной. И потом, хоть я и догадывался, как оно было, следовало подтвердить свою догадку фактом.
И тогда я произнес слово, которое повлекло за собой бурный поток фраз-оправданий, наполненных демагогическими вывертами, насквозь лживых и одновременно испуганных. Поток этот тек минут ’пять. Когда же он схлынул, обнажилось дно.
Слово это — шантаж… А дело было так.
Маленькая женщина стояла перед большим столом. На нем, кроме чернильных приборов, лежал кусок магнетита. Это был символ, означающий категорию владельца стола. Сам владелец находился тут же. Оловянные пуговицы-глаза смотрели без выражения. На лице двигались только губы. Начальник говорил:
— Я позвал вас затем, чтобы поздравить с успехом. Описание месторождения составлено. Цифры позволяют надеяться, что работа нашего коллектива будет должным образом оценена. Мы подготовили телеграмму. И сочли необходимым предварительно ознакомить с ней вас.
Рука начальника открыла ящик стола. Женщина пробежала взглядом бумажку. В глазах мелькнули искры недоумения и гнева.
— Я не согласна, — сказала она резко.
— Не надо горячиться, — мягко упрекнул ее начальник. — Подумайте. Вы в запальчивости хотите зачеркнуть работу коллектива. Что представляет собой каждый из нас? Что может сделать единица? «Единица — ноль», — говорил Маяковский. Только в коллективе единица может проявить себя, развить свои творческие задатки. Разве вы в одиночку могли бы проделать эту колоссальную работу? Вы — молодая и неопытная. Без помощи старших товарищей…
И его палец указал на фамилии в телеграмме. Его голос звучал по-прежнему мягко. Он вел себя спокойно и уверенно, ибо имел для этого основания. Козырную карту он придерживал, хоть она и была крапленой, его козырная карта. Но кто тогда мог обвинить его в шулерстве?
— Это несправедливо, — сказала она.
Начальник лениво приподнял веки. Олово в глазах сверкнуло сталью. Кинжальный блеск означал, что наступление будет продолжаться. Ведь эта телеграмма могла обернуться лауреатским значком. Почему бы начальнику и не прицепить его к лацкану пиджака. И он сделал намек на то, что ему известно нечто, касающееся отношений двух членов коллектива. Предосудительных отношений. Недопустимых. Бросающих тень. Порочащих коллектив. У Рогова есть жена. Она скоро приедет. Неприятно об этом говорить, но Рогову придется расстаться с коллективом. Коллектив не простит. Ни ему, ни ей. И еще — жена Рогова. Три сломанные судьбы… Способные работники…
— Не ваше дело, — сказала женщина.
— Способные работники, — сказал шеф. — Очень жаль… А дело — наше. Общее дело и общая забота. Каждый коллектив должен быть морально устойчивым. Это основа основ. Коллектив — великое дело. Подумайте об этом…
Так говорил начальник райгру. Караульный начальник вел себя иначе.
— Где вы видите шантаж? — испуганно спрашивал он меня. — Где? Ведь я же пекся о пользе… Я хотел работать со здоровым коллективом…
Замашки шантажиста не мешали бывшему начальнику райгру исповедовать некую систему взглядов на право и мораль. Если чья-то любовь не укладывалась в прокрустово ложе этой системы, начальник считал себя вправе вмешаться и решительно пресечь. Когда это удавалось, он испытывал удовлетворение. Встречая сопротивление, искренне возмущался.