Клан Кеннеди
Шрифт:
Эдвард участвовал во всех первичных выборах, на большинстве из которых, как мы знаем, его брат добился победы. 5 июня он находился в Калифорнии, но не в Лос-Анджелесе, где победоносно завершил битву Роберт, а в Сан-Франциско, руководя здесь предвыборным штабом. Именно тут в отеле «Феамонт» он и его спутники услышали экстренную новость, что в сенатора Роберта Кеннеди стреляли и он находится в больнице. Ценой неимоверных усилий был немедленно нанят частный самолет и через несколько часов Эдвард был уже в больнице — как раз в то время, когда Боб находился на операционном столе. Через несколько часов ему сообщили, что наступила «смерть мозга», и именно он оказался тем человеком, который дал согласие на отключение аппаратов, поддерживавших кровообращение брата.
Не успело еще остыть тело Роберта, как партийная машина Демократической партии заработала в новом направлении. Уже вечером 7 июня к Эдварду обратились с предложением, чтобы он выдвинул свою кандидатуру вместо погибшего брата. Трагическая кончина Роберта подтолкнула начавшуюся уже ранее «кеннедиевскую президентскую волну» — своеобразное явление в американской политической истории, когда на протяжении следующих полутора десятилетий все президентские выборы проходили под знаком сравнения: можно ли сопоставить того или иного кандидата с братьями Кеннеди.
При этом, однако, кандидатура единственного оставшегося в живых брата серьезно рассматривалась только в 1968 году. На выборах, проходивших позже, его кандидатура обсуждалась, но отвергалась и им самим, и его сторонниками по причине еще одного трагического и странного случая, о котором мы расскажем чуть ниже. Пока же видные однопартийцы настойчиво предлагали, по существу дела требовали, чтобы Эдвард немедленно включился в президентскую гонку, по крайней мере на пост вице-президента.
Однако Эдвард чувствовал себя полностью истощенным морально и физически. Он мог думать только о покойном брате и его семье и решительно отказался от того, что считал грубейшим нарушением любых этических, просто человеческих норм. Еще не придя в себя, Эдвард вынужден был выступить на траурной церемонии в соборе Святого Патрика в Нью-Йорке, куда было доставлено тело брата. Он говорил: «Моего брата не надо идеализировать, не надо преувеличивать после смерти то, каковым он был в жизни. Его надо помнить просто как хорошего и достойного человека, который видел неправильности и стремился исправить их, видел страдания и стремился избавить людей от них, видел войну и стремился остановить ее» {1257} .
15 июня Эдвард вместе с мамой Розой выступил по телевидению, чтобы поблагодарить тех, кто выразил сочувствие семье и проявил к ней внимание. Но он использовал эту речь и для заявления, которое озадачило как его сторонников, так и политических противников. «Каждый из нас должен решить для себя, собственным сердцем, собственным сознанием, что он должен сделать этим летом и когда настанут будущие годы, и я верю, что мы должны выбирать мудро» {1258} .
Что это было — подтверждение отказа, согласие вновь обдумать предложения, проявление нерешительности? Скорее всего — последнее. Неопределенность сохранялась почти до конца июля, пока, наконец, в прессе не появилось заявление Эдварда по поводу поступавших к нему предложений участвовать в президентских выборах в качестве первого или второго лица. «При нормальных обстоятельствах такая возможность явилась бы предметом гордости и призывом к дальнейшей общественной службе. Но для меня в этом году это невозможно» {1259} . В любом случае заявление свидетельствовало, что Эдвард твердо намерен продолжать политическую деятельность.
Особенно четко это прозвучало во время первой после смерти брата встречи Теда с публикой 21 августа. Он посетил католический колледж в Ворчестере, штат Массачусетс (формально отдельном городе, но фактически районе Бостона). Место выступления было избрано не случайно. Оно должно было продемонстрировать, что оратор сохраняет верность религии предков и памяти братьев. Но речь носила чисто политический характер. Эдвард заявил, что решил продолжать общественную жизнь и прежде всего следовать примеру своих братьев в антивоенной борьбе. «Я подхватываю упавшее знамя. Чувствуя поддержку в памяти о бесценных годах, которые мы провели вместе, я буду пытаться продолжать дело справедливости, совершенствования и мужества, которое определяло их жизни». Главной текущей задачей он считал скорейшее окончание войны во Вьетнаме, а в преддверии этого требовал прекращения бомбардировок Северного Вьетнама, постепенного сокращения американского участия в военных действиях, активизации переговоров в Париже, которые были начаты в мае 1968 года вначале между представителями США и ДРВ (в январе 1969 года переговоры стали четырехсторонними — к ним присоединились правительство Южного Вьетнама и Фронт национального освобождения этой части страны). С территории Южного Вьетнама должны быть выведены все иностранные войска, включая и Вооруженные силы ДРВ, которые действуют под маской партизанских сил Вьетконга, провозглашал оратор {1260} .
Выступление Эдварда Кеннеди было воспринято как его возвращение в большую политику. Именно таким образом высказался X. Хэмфри, обошедший Ю. Маккарти, ставший основным кандидатом на пост президента от Демократической партии и ожидавший номинации на партсъезде. На следующий день Хэмфри официально предложил сенатору баллотироваться вместе с ним — в качестве кандидата в вице-президенты. Последовал немедленный ответ, что ни о каком участии в выборах в этом году речи быть не может {1261} .
В дальнейшем ходе избирательной кампании Эдвард не участвовал, хотя внимательно следил за ней. Он сожалел, что победу на выборах одержал Ричард Никсон, лишь незначительно опередив Хэмфри (за Никсона было подано 43,4 процента голосов, за Хэмфри — 42,7 процента). Многие деятели Демократической партии упрекали Кеннеди, говоря ему, что, если бы он участвовал в выборах, баллотируясь или на пост президента, или даже вице-президента, его партия добилась бы безусловной победы.
С первых дней после избрания Никсона политические наблюдатели и журналисты рассматривали Эдварда Кеннеди как вероятного его соперника через четыре года. Два популярных журнала «Тайм» и «Ньюсуик» поместили его портреты на своих обложках, полагая, что эта кандидатура в следующей президентской гонке будет просто неизбежной. Бывший пресс-секретарь Джона Кеннеди Пьер Сэлинджер говорил корреспонденту «Нью-Йорк таймс»: «Я заброшу всё, чтобы помогать ему. Ныне Демократическая партия — это партия Кеннеди» {1262} .
В то же время можно полагать, что гибель двух старших братьев, а также неполадки в собственной семье повлияли на психику Эдварда.
Душевному благополучию явно не способствовали взаимоотношения с женой и ее образ жизни. Правда, в 1967 году семья пополнилась. 14 июля Джоэн родила второго сына, которого назвали, как мы уже знаем, Патриком-Джозефом в честь прадеда.
Однако еще до рождения ребенка в поведении Джоэн стали замечаться странные изменения. Она утратила интерес к обществу, к сестрам Эдварда, их супругам и другим родственникам, который активно проявляла до этого. Джоэн предпочитала оставаться одна, избегала общения с мужем. Многие часы она проводила, примеряя наряды, рассматривая драгоценности, занимаясь всевозможными косметическими процедурами, стремясь, как она изредка говорила, выходя из одиночества, стать еще прекраснее. Являвшаяся ее компаньонкой и секретарем М. Челлис рассказывала позже, что Джоэн считала внешний вид главным достоянием своей личности. «Она путешествовала с пятью или шестью коробками косметики, и еще больше их было в ее квартире в Бостоне» {1263} .
После рождения сына Джоэн стала прикладываться к горячительным напиткам, причем происходило это всё чаще. Не прошло и года, как она стала алкоголичкой, и Эдвард переживал происходившее мучительно, но молчаливо {1264} .
Когда же у Джоэн наступал период ремиссии, она продолжала проявлять странности. То она говорила кому-то из журналистов, что страшно беспокоится, как бы ее мужа также не убили, и даже предостерегала старшего сына по этому поводу, то просто замыкалась в себе. Как-то на вопрос, хочет ли она, чтобы ее муж участвовал в будущих выборах, жена Эдварда процедила сквозь зубы: «Это не мое решение, а его».
В Вашингтоне ходили сплетни по поводу того, как вызывающе одевается жена сенатора. Даже на официальном приеме в Белом доме она появилась в мини-юбке. В те годы такой наряд еще считался вызовом общественному мнению даже на улице, что уж говорить о появлении в мини в обществе джентльменов в смокингах и дам в вечерних платьях. В другой раз она появилась в президентской резиденции, опять-таки на официальном приеме, в длинной юбке, зато блузка у нее была совершенно прозрачной, и сквозь нее вызывающе проглядывал ярко-синий бюстгалтер {1265} .