Клара Цеткин
Шрифт:
Клара в задумчивости откладывает листочек в сторону. Она очень счастлива. И когда через некоторое время она снова берет в руки перо, ей приходят на ум слова Карла Маркса: «Теория становится материальной силой, как только она овладевает
ДЕТСКИЙ ТРУД И КУСТАРНЫЙ ПРОМЫСЕЛ
Клара Цеткин постоянно клеймит позором как самого алчного Молоха [26] наживы, так и кровавую, вопиющую несправедливость, которую он причиняет рабочему люду. Повсюду — и в пользующихся дурной славой рудниках бельгийского Боринажа, и во вредоносных ртутных шахтах Иберии [27] , и на металлургических заводах Рура и Рейна — Молох наживы пожирает из года в год неслыханное число человеческих жизней. В аду кустарного промысла, где царит самая жесточайшая эксплуатация, Молоху наживы приносится жертва за жертвой, хотя там нет ни рудничного газа, ни губительных для человеческого организма ртутных испарений, ни плавильных печей, иссушающих своим горячим дыханием легкие наемных рабов.
26
Молох — бог солнца в Финикии и Карфагене, которому приносили человеческие жертвы. Здесь употреблено в переносном смысле — как символ жестокой и неумолимой силы, требующей жертв.
27
Иберия — старое название Испании.
На нечеловеческие усилия труда в кустарном промысле обращает Клара Цеткин внимание народа и господствующего класса, потому что на этой жестокой каторге надрываются многие тысячи жен и детей рабочих в значительно большем количестве, чем на фабриках. С раннего утра до поздней ночи голод, этот неумолимый погонщик, размахивает своим кнутом в сырых и лишенных солнца норах, где они вынуждены работать и жить. Болезни и эпидемии, особенно туберкулез легких, ежегодно уносят огромное число женщин и детей, занятых в кустарном промысле.
Клара Цеткин с детских лет знает горькую нужду кустарей. Незаслуженное горе, на которое были обречены трудолюбивые семьи чулочников Видерау, пробудило в мозгу девочки первое сомнение в справедливости царящего в мире порядка.
С тех пор прошли десятки лет, но кустари остались, да и больше того, к концу столетия женщины и дети значительно увеличили их число. На протяжении многих лет редактор «Равенства» неустанно борется за запрещение детского труда и за то, чтобы работницы, занятые в кустарном промысле, были бы защищены от безудержной эксплуатации. Усилия Клары поддерживают товарищи по партии, а также гуманно настроенные женщины и мужчины из буржуазии. Но тем не менее, по словам Клары, плоды ее неутомимой деятельности «вполне уместятся в детском носовом платочке». Идет уже 1903 год, а детский труд все еще разрешен законом. Неудачи в борьбе только заставляют Клару требовать еще более энергичных реформ в этой области; потому что «из всех зол капитализма зло, причиняемое трудящимся женщинам и детям, является самым гнусным. Совершается преступление по отношению к будущим поколениям…»
Сильный гнев Клары вызывает то, как беззаботно и бессовестно «патриотически настроенные» господа обрекают будущие поколения на болезни или раннюю смерть. Их нисколько не трогает, что кустари — женщины и дети, особенно те из них, кто занимается швейным промыслом, терпят нужду и голод. Многие из этих женщин, оказавшись в крайне бедственном положении, пишут об этом в газету. На редакционный стол «Равенства» летит письмо за письмом — потрясающие жалобы и обвинения. Все женщины работают от 16 до 20 часов в сутки. Только совсем изредка они могут позволить себе отдохнуть в воскресный или праздничный день. Им помогают в работе старухи матери, часто наполовину слепые, и отцы с натруженными, мозолистыми руками. Борьба за существование заставляет их взваливать на детей,
Но швейная промышленность развивается в Германии быстро. Она растет, как яркий тепличный цветок. С такой же горечью, как и Клара Цеткин, смотрит какая-нибудь работница-швея в дешевеньком платьишке на помпезные, похожие на дворцы, магазины готового платья на Гаусфогтенплатц в Берлине, на роскошные виллы их владельцев в самых красивых и здоровых районах города, на барские дома с великолепными фасадами. Клара широко вскрывает корни этого быстрого расцвета немецкой швейной промышленности. Она показывает, что в основе его лежат пот и голод бесчисленного множества швей и десятков тысяч детей.
Клара Цеткин посещает работниц-кустарей в маленьких, душных лачугах, разговаривает с бледными женщинами, низко согнувшимися над тончайшим бельем. Обычно они шьют при мерцающем свете стеариновой свечи, потому что она стоит дешевле, чем керосин. Их маленькие дети, почти свернувшись от холода в клубок, коченеющими пальцами удивительно проворно пришивают пуговицы или вытягивают наметку. С серьезностью стариков выполняют они свою работу.
И каждый раз Клару снова потрясает зрелище ужасающей нищеты, среди которой истощенные швеи своими искусными руками, словно волшебницы, создают из шелка и шифона сказочно прекрасные платья для «барынь» и «барышень». В холодные зимние дни, стуча зубами от холода, они относят эти легкие, как воздух, произведения своих прилежных рук к посреднику, дающему им работу. И многие молоденькие швеи нередко мечтают о том, чтобы в таком платье когда-нибудь, хоть единственный раз в жизни, побывать на балу и покружиться среди тепла и света. Пустые мечты! Жалких грошей заработка не хватает даже на то, чтобы наесться досыта, не говоря уже о покупке новых башмаков и теплой одежды.
Большинство посещаемых Кларой жилищ похожи одно на другое как две капли воды. Почти все без исключения работницы-кустари живут со своими многочисленными семьями в одной-единственной комнате, окна которой обычно выходят на безутешно пустынные задворки, куда никогда не проникает луч солнца, или ютятся в подвалах, где на стенах, отливая зеленью, проступает плесень. Вся жизнь работниц проходит в той же самой комнате. В ней они живут, работают и спят, родятся и умирают. Здесь женщины преждевременно истощают свои силы и вместе со своими детьми чахнут физически и духовно.
Во время своих поездок по Германии Клара Цеткин видит, что занятые в кустарном промысле работницы повсюду влачат жалкое существование. Во многих отраслях кустарной промышленности вместе с женщинами работают и дети, начиная с самого младенческого возраста. Это можно наблюдать и в славящихся филейными вышивками горных деревушках Таунуса, и в производстве игрушек в Тюрингии, и в Рудных горах, где изготовляются искусственные цветы или плетеные изделия. И всегда женщины так худы, что кажется, порыв ветра может их опрокинуть. Бледными, без кровинки, губами жалуются они Кларе Цеткин на свою долю. Все более хилыми и маленькими появляются на свет дети и очень рано умирают. Клара не жалеет ни времени, ни сил. Она внушает этим несчастнейшим женщинам мужество, пытается их ободрить. Она рассказывает им о борьбе рабочих за лучшую жизнь. Клара радуется, когда замечает, как в глазах сокрушенных, обнищавших женщин загорается огонек надежды. Обычно он быстро угасает. Слишком уж долго нужда изнуряла и истощала жизненную энергию бедняков!
Десятилетие за десятилетием нищета, словно хроническая болезнь, гложет кустарный промысел. Это известно не одной Кларе Цеткин, но и министрам, депутатам парламента и редакторам газет. В их канцеляриях громоздятся целые горы материалов о детском труде и кустарном промысле. Однако никто из них не ударит и пальцем о палец, чтобы оказать кустарям действенную помощь. Зато на страницах буржуазных газет очень много пишется о благосостоянии и высокой культуре гордой и процветающей империи. Подобная болтовня вызывает у Клары горький сарказм. Ну и патриоты! В своей погоне за наживой они подсекают самые корни нации.