Классические книги о прп.Серафиме Саровском

Коллектив авторов

Кочеулова управляла Казанскою общиной долго, сорок три года.

Перед своею смертью она дала приказание, чтобы в течение сорокоуста принимать и кормить всех странников. И совершилось нечто необычайное: имевшихся запасов муки, крупы и пшена должно было бы хватить на половину срока, а их достаточно оказалось на все 40 дней. “И все тогда очень дивились этому!” — рассказывала старица Дарья Трофимовна, бывшая в то самое время там на стряпушечьем послушании… Ин — суд Божий, ин — человеческий… Бог один — истинный судия! Иные святые были при жизни строгими: различны у Бога дары Духа.

После смерти в келье Ксении остались очень немногие, но характерные предметы: икона Скорбящей Божией Матери, картины страстей и бичевание Спасителя… Все такое — суровое… А из ее вещей — начальнический посох, символ власти и строгости, и еще — часы с боем, взятые из Тулы, для точности распределения порядков.

Наряду с этою Казанской общиною, всего лишь в 100–150 саженях, образовалась параллельная обитель, соответственно Серафимова, или “Мельничная”, которая и является детищем Преподобного. История ее такова.

Как уже было сказано, о. Серафим руководил устройством обители из Сарова. Поэтому ему нужен был помощник, который непосредственно заведовал бы всем делом

на месте, и притом был преданным и совершенно послушным о. Серафиму. Такого служку и послал Бог старцу в лице Михаила Васильевича Мантурова, о коем уже упоминалось прежде. Он был помещиком в Ардатовском уезде в с. Нуча и жил там с сестрою своею, Еленою Васильевною, и с женою, Анною Михайловною. Неожиданно он заболел воспалением ног, так что выпадали даже косточки из тела. Не найдя спасения у врачей, он отправился за 40 верст в Саров к о. Серафиму. И здесь, как уже было рассказано, батюшка сотворил “первое” чудо исцеления. В благодарность за это в 1822 году о. Серафим и предложил Михаилу Васильевичу послужить святому Дивеевскому детищу. Взглянув на него особенным образом, он весело сказал: “Вот, радость моя, все, что ни имеешь, отдай Господу и возьми на себя самопроизвольную нищету!” Не без смущения и колебаний Мантуров все же решился на предложение исцелителя: “Согласен, батюшка! Что же благословите мне сделать?” — “А вот, радость моя, помолимся, и я укажу тебе, как вразумит меня Бог”. И с этого момента они расстались друзьями навеки и слугами Царицы Небесной по устроению Ее четвертого удела. С той поры о. Серафим стал звать его Мишенькой. По благословению батюшки, Мантуров продал свое имение в Нуче и купил 15 десятин в с. Дивееве на указанном ему месте для будущей обители… Много пришлось терпеть ему насмешек и ропота от молодой жены, да еще и лютеранки тогда. Но он все вынес ради послушания батюшке, и в следующем году о. Серафим уже принялся за осуществление своего дела.

Однажды он потребовал к себе Михаила Васильевича. Когда тот прибыл, батюшка взял колышек, перекрестился, поцеловал его и велел Мантурову сделать то же самое. Потом неожиданно поклонился своему Мишеньке в ноги и велел ему вбить тот колышек в землю, в совершенно точно указанном ему месте в Дивееве, впереди Казанской церкви. Поехал Михаил Васильевич туда и в ужасе увидел, как поразительно точно определил все о. Серафим, будто бы он только что сам там был. Исполнив послушание, он воротился к Батюшке. Отец Серафим снова молча поклонился ему в ноги и был необыкновенно радостен и весел… Прошел год. Отец Серафим снова зовет Мишеньку, дает ему теперь уже 4 колышка и приказывает вбить их около первого и обсыпать камешками для приметы. И снова поклонился ему старец после исполненного послушания… А через два года на этом самом месте возникнет мельница для Дивеевских сирот. Так начиналась славная обитель…

К ней стал подготавливать мало-помалу батюшка и обитательниц. Среди них особое место занимает сестра Мишеньки, упомянутая Елена Васильевна. Семнадцатилетнею веселою девушкой она сделалась невестою. Но потом беспричинно охладела к жениху. Однажды она явно увидела беса и дала обещание Матери Божией быть монахиней. С этих пор она совершенно изменилась характером и стала читать духовные книги. А вскоре отправилась к о. Серафиму и стала просить его благословить ее на монашество. Но он настойчиво три года твердил ей, что у нее будет жених и она должна готовиться к браку. Напрасно Елена Васильевна отрекалась от этого. Старец все повторял о браке. Это еще более укрепляло ее в избранном и обещанном пути. А через три года батюшка неожиданно позволил ей отправиться на испытание в Казанскую общинку. На крыльях радости полетела она в Дивеево и была принята Ксенией Михайловной. В маленьком чуланчике погребла себя молодая барышня: ей тогда (1825 г.) было всего лишь 20 лет. В непрестанной молитве Иисусовой и чтении книг провела она месяц. Вдруг зовет ее батюшка и объявляет ей, что теперь пора обручаться с Женихом. Зарыдала Елена Васильевна: “Не хочу я замуж!” Но о. Серафим объяснил ей, что Жених ее — Господь. И велел Ксении Михайловне облачить ее в “черненькую одежду” иноческую. Дав ей правила жизни, особенно молчания, он отпустил ее восторженною в общину. Но временами посещала она духовного отца своего. Однажды она была вызвана батюшкой в Саров, и ей дано было чрезвычайное послушание — умереть вместо брата. Она, как уже известно, согласилась; но, вернувшись в монастырь свой, слегла и стала готовиться к кончине: часто приобщалась; сподобилась видения райских обителей, Матери Божией, и даже Самого Господа. За три дня до смерти ее о. Серафим прислал ей выдолбленный им дубовый гроб. На нее надели рубашечку его, платок и манатейную ряску, а под платочек подложили шапочку из поручей батюшки, которую сам он надел на нее после пострига в 1828 году. Накануне праздника Троицы, 28 мая 1832 года она тихо скончалась. Провидев это духом, святой старец посылал всех в Дивеево: “Скорее, скорее грядите в обитель: там великая госпожа ваша отошла ко Господу!” Когда же узнал, что сестры очень плачут по усопшей, он, растревоженный, все ходил по своей келье и говорил (как передает сосед, о. Павел): “Ничего не понимают! Плачут!.. А кабы видели, как душа-то ее летела, как вспорхнула! Херувимы и Серафимы расступились! Она удостоилась сидеть недалеко от Святыя Троицы, аки дева! Лишь радоваться нам, а не плакать должно!” И при этом, в сороковой день ее кончины, о. Серафим предсказал, что “со временем ее мощи… будут почивать открыто в обители”. Для этого он и сделал ей такой же дубовый гроб, как и самому себе. По смерти рабы Божией Елены Васильевны остались две иконы Божией Матери и икона Спасителя, несущего крест, разработанная разноцветным бисером самою ею…

Так исключительно особенна была и кончина ее. Не менее, если только не более, была дивна судьба и другой послушницы из послушниц о. Серафима, схимонахини Марфы, скончавшейся на три года раньше.

Она происходила из семьи крестьян деревни Погибловой, Ардатовского уезда, Нижегородской губернии, по фамилии Мелюковы. Это праведное семейство состояло из брата Ивана Семеновича и двух сестер — Прасковьи и Марии. Все они стали один за другим близкими и преданными о. Серафиму. Сначала, по благословению его, поступила в Казанскую общину Прасковья Семеновна и была высокой жизни монахинею. А потом, 21 ноября 1823 года, в приснопамятный день Введения Божией Матери, под который и сам преп. Серафим пришел в Саров, Прасковья Семеновна привела к нему и сестру свою, тринадцатилетнюю

отроковицу Марию, которая по словам старшей сестры, “увязалась за нею”. Увидев ее, батюшка прозрел духом, что она будет великим сосудом Божиим, и повелел ей не возвращаться домой, а остаться в монастыре с сестрой. Мария беспрекословно и радостно послушалась. Отправляя ее туда, о. Серафим дал ей наставление о непрестанной молитве, молчании, кротости и полной откровенности ему. При этом он дал ей еще одну особую заповедь: ни на кого не смотреть в Сарове, а для этого она должна была носить платок так низко, чтобы видеть лишь под ногами своими. И однажды Мария спросила Прасковью Семеновну детски невинно: “А какие видом-то монахи Параша? На батюшку, что ли, похожи?” Удивленная сестра в свою очередь спрашивает: “Ведь ты так часто ходишь в Саров, — разве не видела? Что спрашиваешь?” — “Нет, Парашенька, — ведь я ничего не вижу и не знаю. Батюшка Серафим мне приказал никогда не глядеть на них”.

Эта монахиня-ребенок стала самым близким по духу другом — чадом праведного старца. Ей он поверял самые великие тайны свои о будущей судьбе обители и вообще о духовной жизни, заповедуя при этом хранить крайнее молчание, — что она и делала. Послушание ее батюшке было беспредельно. А уходила она от него всегда восторженною. В общине Мария исполняла всякие послушания, нередко и тяжелые физически: ездила в лес за дровами, носила камни на постройку, и пр… Так она провела в монастыре шесть лет и заболела. Ближайшим поводом к этому была ее ревность к послушанию. Сам о. Серафим так о ней говорил: “Когда в Дивееве строили церковь во имя Рождества Пресвятой Богородицы, то девушки сами носили камушки, кто — по два, кто — по три; а она-то, матушка, наберет пять или шесть камешков-то, и, с молитвою на устах, молча возносила свой горящий дух ко Господу. Скоро с больным животиком и преставилась Богу”. Но взята она была так рано потому, что достигла уже совершенства. Батюшка так любил это дитя Божие, что, прозрев о кончине ее, вдруг заплакал и с величайшей скорбью сказал своему соседу, о. Павлу: “Павел! а ведь Мария-то отошла… И так мне ее жаль, так жаль, что видишь, — все плачу”… Прежде он укорял других за плач об Елене Васильевне, а теперь и сам не мог удержать слез любви, подобно Спасителю, плакавшему о друге своем Лазаре. На погребение о. Серафим и ей дал выдолбленный дубовый гроб, заблаговременно им сделанный для нее. А еще ранее того постриг ее в схиму, с именем Марфы. Так в схимнической одежде, с белыми крестами и в мантии, и положили ее в гроб. А в руки дали кожаную лестовку о. Серафима; на голову надели зеленую бархатную, вышитую золотом, шапочку, а сверху ее камилавку с батюшки. Все эти вещи дал ей сам о. Серафим, приказывая ей так приступать всегда к Причастию Св. Тайн, что она исполняла каждый двунадесятый праздник и все четыре поста. По своему внешнему виду Мария была привлекательной наружности и высокого роста с продолговатым белым лицом, голубыми глазами и светло-русыми волосами. Погребли ее по левую сторону матушки Александры, возле Казанской церкви, а по правую легла потом Елена Васильевна… По смерти ее о. Серафим всех, кто только приходил к нему в эти дни, посылал в Дивеево: “Радости вы мои! Скорее, скорее грядите в Дивеево: там отошла ко Господу великая раба Божья — Мария!” И всем велел молиться о ней как о “схимонахине Марфе”: “Я ее посхимил”. А родным ее — брату Ивану и сестре Прасковье, заповедал не унывать и не печалиться: “Ее душа в Царствии Небесном и близ Святой Троицы у Престола Божия, она близ Царицы Небесной со святыми девами предстоит”. — “И весь род ваш по ней спасен будет! Бывая в Дивееве, — заповедал он ее брату, — никогда не проходи мимо, а припадай к могилке, говоря: “Госпоже и мати наша Марфе, помяни нас у Престола Божия во Царствии Небесном!” О ней о. Серафим также предсказал, что будут открыты ее мощи. “Во, — говорил он Ксении Васильевне, — матушка, как важно послушание! Вот Мария-то, на что молчалива была, и токмо от радости, любя обитель, преступила заповедь мою и рассказала малое; а все же за то, при вскрытии мощей ее в будущем, предадутся тлению одни только уста”. Смерть ее последовала 21 августа 1829 года.

Брат ее Иван часто ходил к батюшке на работу; и впоследствии сам поступил в Саровский монастырь монахом. Ему часто о. Серафим говорил о важности любви к Дивееву: “Кто даже сердцем воздохнет да пожалеет их (сестер), и того Господь наградит. И скажу тебе, батюшка, помни: счастлив всяк, кто у убогого Серафима в Дивееве пробудет сутки: от утра и до утра; ибо Матерь Божия, Царица Небесная каждые сутки посещает Дивеево!” “Помня заповедь батюшкину, я всегда это говорил и всем говорю”. У него было три дочери. И все они потом поступили в Дивеево. Там же жила и дочка его Елена, с 5 лет. Но впоследствии, по прямому послушанию о. Серафиму, она вышла замуж за Н.А.Мотовилова и много помогала с ним обители. Предвидя это, батюшка велел звать ее еще с малолетства “великою госпожою”. Елена Ивановна дожила до самого открытия святых мощей о. Серафима в 1903 году, и рассказывала о личных своих наблюдениях современникам, и мы еще знаем собеседников ее.

Старшая же сестра Марии Прасковья одно время была настоятельницей в обители, а потом приняла по благословению батюшки подвиг юродства. И впоследствии сподобилась чудного видения в Сарове. В ночь явилась ей Божия Матерь и преп. Серафим явно. Царица Небесная сказала: “Ты выправь дела моей обители, настой в правде, обличи!” В то время в Дивееве поднялась великая смута, и Прасковья Семеновна не боялась обличить даже самого архиерея Нектария и зачинщицу смуты Лукерью. После отъезда епископа она слегла, 9 дней ничего не ела, и пила лишь воду из источника о. Серафима и немного чаю. Причащалась, пособоровалась, и 1 июня 1861 года, в день Вознесения Господня, кончила многотрудные и долгие дни свои.

Но все же из всей этой семьи всех светлее — святая девятнадцатилетняя схимница Марфа…

После Мелюковых нужно назвать Ксению Васильевну Путкову как одну из самых близких послушниц о. Серафима. Это была молодая и красивая девица; она имела уже любимого жениха. Но стала посещать батюшку. И он уговорил ее “почти насильно”, — как она рассказывала еще сама при жизни автору Летописи, — поступить в Дивеево. Она сначала не соглашалась: “Нет, батюшка, не хочу! Не могу никак!” Тогда он открыл ей о славном будущем удела Царицы Небесной. И Ксения не смогла уже противиться батюшке: отложила, будто за нездоровьем, венчание на год, стала чаще ходить в Саров, и потом поступила в Дивеево, где и пострижена была с именем Капитолины. Она проходила послушание церковницы и сподобилась многих знамений. При Елене Васильевне она служила за келейницу. Через нее батюшка много передавал о порядках монастыря.