Клава Назарова

Мусатов Алексей Иванович

Вслед за ним поднялись на стену и остальные выпускники. Они заглянули в обомшелые бойницы, потрогали старые камни, кто-то нашёл кусок чугуна и принялся уверять, что это осколок старинного пушечного ядра.

— А знаете, ребята, что бы я хотел? — негромко сказал Федя. — Я хотел бы, чтобы мы всегда оставались островчанами.

— Чего? — не понял Борька Капелюхин. — А если я, скажем, в Ленинград уеду… и у меня прописка будет другая?

— Да нет, я не о том, — с досадой отмахнулся Федя. — Чтобы мы, если в случае беда какая… чтоб

мы стояли твёрдо. Насмерть. Как вот наши прапрадеды-островчане в этой крепости.

— Хорошо говоришь, Федя! — задумчиво произнесла Клава. — Стоять твёрдо… Всегда и во всём… Как островчане.

Горизонт на востоке посветлел, заалела заря, вода в реке порозовела, над ней закурился белый туман.

Ребята молча смотрели на восток, на светлевшую реку, на спящий ещё город. О чём они думали? Вот и кончилось их детство. Уже не придётся им больше ходить по утрам в школу, зимой скользить на лыжах, весной бегать на Великую смотреть ледоход, летом удить рыбу в тихих заводях, купаться у мельничного омута, забираться на крепостную стену.

Разъедутся они кто куда, станут учиться в других городах, потом поступят на работу, и кто знает, вернутся ли когда-нибудь в родной Остров.

— Чуешь, Варя, — шепнула Клава подруге, кивая на ребят, — примолкли, задумались. Это как перед дальней дорогой.

И она первая нарушила оцепенение, охватившее ребят:

— Эй вы, островчане, потомки вольного и славного Пскова! Песни не слышу! Какую споём?

«Любимый город»!

Клава высоким чистым голосом запела про любимый город, который может спокойно спать. Все дружно подхватили, песня понеслась над рекой, над городом, разбудила сторожа у торговых рядов. Он вылез из будки, отвернул брезентовый капюшон с головы и долго не мог понять, что это за весёлые люди собрались на острове…

Солнце уже взошло, когда начали расходиться по домам.

— Сегодня едем в Пушкинские горы. Автобусом. Сбор у школы в двенадцать часов, — объявил Дима Петровский.

Ребята одобрительно загудели. Каждый из них уже совершил туда пеший поход, когда ещё был пионером, но как не поддержать доброй традиции и не посетить пушкинские места после окончания школы!

Сколько там волнующего и незабываемого: Михайловское с его дивным парком, домик няни, пушкинский флигелёк, могила поэта в Святогорском монастыре, «скамья Онегина» в Григорском, гигантская «ель-шатёр» — одно из любимых деревьев Пушкина.

Я твой: люблю сей тёмный садС его прохладой и цветами,Сей луг, уставленный душистыми скирдами,Где светлые ручьи в кустарниках шумят,—

встав в «поэтическую» позу, продекламировал Дима Петровский.

Федя и Саша Бондарин стали уговаривать Клаву поехать с ними в Михайловское.

— Я бы с охотой. Но, сами знаете, у меня же семья. И не малая.

Клава простилась

с выпускниками и в это же утро с попутным грузовиком поехала в пионерский лагерь.

Километрах в пяти от Острова грузовик остановился. Клава высунулась из кабины. Впереди вытянулась длинная вереница машин.

Около встречной легковой машины сгрудились сосредоточенные, молчаливые люди.

— Что-то случилось… Должно быть, авария… Пойду узнаю, — сказала Клава шофёру.

Легковая машина стояла с распахнутыми дверцами, из неё доносился глуховатый голос. Клава подошла ближе услышала сообщение по радио: гитлеровская Германия напала на Советский Союз.

Бомбы над лагерем

На шестой день после начала войны на рассвете над лагерем загудели самолёты.

Клава, не спавшая почти всю ночь, выскочила из брезентовой палатки. За эти дни над лагерем не раз пролетали советские самолёты, устремляясь на запад, иногда доносились звуки воздушной перестрелки или отдалённых взрывов.

Но сейчас на восточной стороне неба, где уже вовсю разгорелась заря, никаких самолётов не было видно. Клава тревогой взглянула на запад, где небо было затянуто лёгкими сизыми облаками: гул моторов приближался, нарастал, становился угрожающим, зловещим.

Неожиданно из просвета между облаками вырвался самолёт, от него отделилась чёрная капля и стремительно полетела вниз. Затем грохнул взрыв. Тугая волна воздуха прокатилась через лагерь. Где-то зазвенели стёкла, испуганно закричали ребята. Клава бросилась к ребячьей спальне. Навстречу ей бежал тучный, задыхающийся врач.

— Изверги! Варвары! — кричал он, потрясая кулаками вслед вражескому самолёту. — Бомбить пионерский лагерь!.. Нашли военный объект!

— Куда попала бомба? — спросила Клава.

— В продовольственный склад. Засыпало все продукты.

Клава вбежала в спальню. Малыши, не понимая, в чём дело, с плачем звали матерей, кто постарше — выпрыгивали в окна, выбрасывали подушки, чемоданы. Между койками бестолково метались вожатые отрядов.

— Лагерь! Слушай мою команду! — перекрывая шум, властно крикнула Клава. — Все по своим кроватям!

Когда паника немного улеглась и пионеры вернулись к своим койкам, Клава распорядилась выводить ребят из спальни звеньями и рассредоточивать в лесу.

Вскоре лагерь опустел.

В лесу на большом расстоянии одна от другой раскинулись брезентовые палатки, замаскированные зелёными ветками. Обедали пионеры небольшими группами. Старшие ребята организовали наблюдение за самолётами — лежали в кустах на пригорке и в бинокль следили за небом. Когда показывались вражеские самолёты, горнист играл тревогу, и все пионеры прятались в укрытия.

Многие ребята просились домой. Петька Свищёв тоже упрашивал Клаву отпустить его в город — там, наверное, бомбят, и он непременно должен записаться в какую-нибудь спасательную команду.