Клеймо красоты
Шрифт:
– Лисы бежали, – с торжеством сказала Маришка. – Видела б ты! Стая лисиц, представляешь? А потом зайцы – ну десяток, не меньше, правда, Сережа?
– Не меньше. Такое впечатление было, что здешний леший их в карты продул лешему заболотному и перегонял туда свой проигрыш.
Ирина покосилась на него. Или в самом деле фольклорист? Ну какой нормальный человек в наше время знает, что лешие иногда играют меж собой в карты и проигравший гонит выигравшему из своего леса всю живность?
Маришка вдруг зашлась смехом, и Ирина, как ни крепилась, тоже захихикала.
Смешно, конечно! Сидеть, можно сказать, на краю гибели, едва живыми от усталости, и говорить о леших – здешнем и заболотном!
– А может, их отрезало огнем? – внезапно посерьезнела Маришка. – Тогда не выйти.
– Нет, вряд ли, – покачал головой Петр. – Ветер-то стих, сами видите. Дымом все заволокло, это точно, а огонь… все-таки не торф горит, а сосняк. – Он покосился на Ирину, и та поняла, что Петр говорит именно для нее, только ее утешая. – Для сосняка ветер нужен. А вот торф – он горит исподтишка, подлее. Один раз работали мы на торфяниках. Вроде бы ничего, кроме дыма, – и вдруг полыхнуло прямо под ногами, откуда ни возьмись. Мы в машину, а вслед запылала под колесами торфяная крошка да ветер рванул пыль, которая мигом вспыхнула. На торфе огонь перекидывается невидимкой, под пнями и корнями, по плотной торфяной массе, и неизвестно, где он появится в следующее мгновение. Чуть зазевался – и земля горит под ногами. А в огне, как известно, брода нет.
Ирина зябко обхватила себя за плечи. Ну и валенок этот Петр! Утешил, нечего сказать!
– Вообще, все это очень странно, – задумчиво произнес Сергей, и Ирина почувствовала на себе его взгляд.
Ее тут же бросило в жар: что, что кажется ему странным? Как она сидит, сгорбившись, тщетно пытаясь выжать из себя хоть слезинку – и не в силах сделать этого? Наверное, считает ее бесчувственной куклой? Но что он может знать о ней, что может понимать?!
– Странно, что еще вчера и даже ночью мы не ощущали никаких признаков пожара. Слегка запахло дымком только за полночь. И вдруг нанесло тако-ое… Я, конечно, по сравнению с тобой, Петр, в пожарах абсолютный нуль, однако прекрасно помню, что это такое, когда вокруг горят леса. Мне тоже приходилось бывать на Дальнем Востоке. Э-э… в фольклорной экспедиции. Как-то раз мы прочно застряли в одном селе, потому что начались лесные пожары. Был момент, даже думал, не выберемся! Тогда горело из-за суши, из-за молний…
– Из-за молний? – перебил Петр. – Это дикие пожары! Мы как-то в Забайкалье работали по молниям. Идет грозовой фронт, а следом мы летим на своем самолете. Только куда молния ударит – сразу пожар. Ну а мы тут как тут!
– Вроде бы никаких молний в непосредственной близости от нас вчера не ударяло, разве нет? – спросил Сергей, внимательно посматривая на каждого, как бы спрашивая взглядом: может, кто-то все же видел случайно молнию, да утаил этот решающий факт?
– Ты что хочешь сказать? – насторожился Петр.
– Да ты и сам понимаешь, что я хочу сказать. Не мог, ну не мог пожар с севера так быстро к нам перелететь! Даже при самом сильном ветре.
– Думаешь, поджог?
– Вроде того.
– Гос-по-ди… – Маришка беспомощно оглянулась на старух. – Но кто?
– Грибники, туристы, да какая разница? – дернул Сергей плечом.
– Нет, разница как раз очень большая, – встрепенулся Петр. – Это ведь подсудное дело. Знаете, например, как в Японии казнили в Средние века поджигателей? Поджог леса там всегда считался одним из самых тяжких преступлений. Виновного раздевали донага и привязывали к столбу на окраине города. Обкладывали по кругу дровами на некотором расстоянии и поджигали их. Преступник, медленно задыхаясь, умирал мучительной смертью. После этого угли разбрасывали, а на столб прибивали табличку с именем злодея и описанием его преступления. Тело так и висело, пока его не расклевывали птицы. Вот это метод устрашения! Я бы очень хотел, чтобы нам попался тот, кто устроил всю эту катавасию. Своими руками закоптил бы его на корм воронам!
– Это из области фантастики, – усмехнулся Сергей. – Он небось давно отсюда пятки смазал, сделав свое черное дело. И нам никогда не узнать, произошло это по недосмотру, случайно, или умышленно.
– Христос с тобой! – быстро перекрестилась баба Ксеня. – Это каким же нелюдем надо быть, чтобы умышленно… даже думать об этом не хочется!
– Мне тоже не хочется, – горячо сказал Петр. – К тому же пожар – это ведь такой зверюга… непредсказуемый! Ты уже прыгал в огонь раз пятьдесят, убивал его, бывало, отжигался и выживал, когда вокруг стонала тайга в огне, думаешь, что знаешь о нем все, а он вдруг преподнесет тебе такой финт… Может, помните, был такой давний случай? В Баку или в Тбилиси была семья дрессировщиков, кажется, Берберовых, которые взяли к себе домой льва. Про них вроде бы даже фильм снимали, такая шумиха вокруг этого дела была. Этот лев там с ними чуть ли не из одной тарелки ел. А потом взял да и загрыз всех своих хозяев. Просто так. Потому что дикий. Потому что – стихия! Вот и огонь – такая же стихия. Его поступки можно только предполагать. Но ни в чем нельзя быть уверенным на сто процентов. Ни в чем и никогда.
– Да ведь это во всем так. Ни в чем и никогда… – кивнул задумчиво Сергей.
– Не хлопочите вы о парнях, – пробормотал дед Никиша, доселе сидевший тихо, как тень, только исподлобья переводивший взгляд с лица на лицо. Когда его глаза встречались с глазами Ирины, у нее возникало странное ощущение: будто кто-то успокаивающе гладит ее по голове… – Выберутся – я это нюхом чую. Вот-вот появятся. Что один, что другой такие колья и мялья прошли, что ой-да лю-ли. Оба выберутся!
– Пока я вижу только одного, – пробормотал Сергей, вдруг вскочив и метнувшись вперед, к тяжелому дымному занавесу, закрывавшему лес.
Петр, ахнув, ринулся следом, и только тогда Ирина разглядела высокую согбенную фигуру, неловким, заплетающимся шагом тащившуюся навстречу парням.
Маришка испуганно прихлопнула рот ладонью.
– Виталя… – выдавила сквозь растопыренные пальцы. – Один. А где же…
– Где Пашка? – спросил Петр, снимая с плеча Витали плоский, убористый деревянный ящичек. – Отстал, что ли?
– Ох, дайте попить! – прохрипел Виталя пересохшим горлом. – Все в горле прокоптилось.
– Что ж ты не напился, когда через речку шел? – спросил Петр, в то время как проворная баба Ксеня уже летела со стаканом и кринкой.
– Сдурел? – поглядел на него красными, воспаленными глазами Виталя. – Сырая вода, течет невесть откуда. Откуда я знаю, кто какие отходы промышленности в эту речку спустил?
– Да милый ты мой, ну какие тут отходы, какая промышленность? – ласково, будто на дитятю неразумного, покачала головой баба Ксеня. – Тут у нас зайцы белкам лапти плетут, а медведь медовуху варит – вот и вся промышленность. Ничего, попей вот молочка холодненького, враз полегчает.
– А молоко кипяченое? – заботливо спросил Виталя, дрожащей рукою принимая стакан. – Потому что сырого я не пью, у меня кореш от сальмонеллеза чуть не помер, сырого напившись.
– Сдурел, внучоночек? – с той же ласковой интонацией поинтересовалась баба Ксеня. – Кому сейчас время есть тебе молоко кипятить? Да и не в обычае у нас. В погреб спустили – из погреба достали. Не хочешь – не пей. – И она потянула стакан из его руки.
– Впрочем, ладно. – Виталя припал к стакану. – Ох, холодненькое, как бы ангины не было… – пробормотал между жадными, громкими глотками. – И с чего оно такое ледяное, как из морозилки? По крайней мере, лягушек туда не напускали? А то на Украине, я знаю…