Клеймо сводного брата

Попова Любовь

— Ты жестокий человек, — кладу руку ему на бедро, радуясь, что он смог проучить Петю. Правда существовало беспокойство, что я так и не получила развод с ним. А теперь после наказания он может и заартачиться.

— Он ведь бил тебя? — вдруг напрягается Герман, и я только замечаю, как мы оказались возле моего дома. Я быстро проматываю в голове воспоминания и понимаю, что он бы бил, но мой организм защитил себя потерей памяти после того удара об стену.

— Один раз. Сразу после твоего ареста, — беру ладонями лицо любимого. — Надеюсь,

ты не поедешь разбираться. Ты сам сказал, компания скоро уйдет с молотка. Он останется без денег. Для него и его семьи — это худшее наказание.

— Но я бы хотел свернуть ему шею. Ты не представляешь, как.

— Лучше поцелуй мою и пойдем, я покажу тебе, чему научился Слава. Он уже ползает. Такой забавный, — Герман утыкается мне носом в шею, часто дышит, словно успокаиваясь, и только потом прижимает к себе. Действительно целует в шею. Но резко отстраняется. Словно не уверенный, что сможет сдержаться. Даже после того марафона, что пережили пол часа назад.

— Давай выйдем, а то придётся еще на пол часа задержаться в машине.

— Так мало? — шучу я и со смехом выхожу. Затем широко открываю глаза, когда вижу огромного медведя, которого с серьезным видом доставал из багажника Герман. Как он туда поместился?

— Он больше Славы, Герман!

— Ну, мы пока не будем медведю давать с ним играться, хорошо? — подмигивает Герман и берет меня за руку.

Вместе мы заходим в подъезд, минуя любопытные взгляды соседок, что любят отдохнуть на лавочке. Посплетничать. Обсудить, почему молодая мамаша без папаши.

В подъезде мы еле влезаем в лифт с медведем, так что Герман прижимает меня к стене и излюбленным методом ласкает губы.

Но звонок того, что кабина уже доехала на нужный этаж, развел нас в стороны. Жаждущих продолжения. Тяжело дышащих. И счастливых.

Мы, тихонько смеясь, выходим из лифта и поворачиваемся к нужной двери. И тут я замираю. Герман за мной резко тормозит.

— Что?

— Дверь не закрыта, — выдавливаю я из себя писк и срываюсь с места. Рывок двери с вырванным замком, и я устремляюсь вглубь квартиры, где к голове прикладывает лед Алла.

Она сначала в испуге дергается, а потом расслабляется, когда замечает нас.

Вот совсем не расслабленных.

В голову забирается ужасная мысль, и я бегу в нашу с сыном комнату, и воздух выбивает из легких жестким ударом. Комната оказывается пуста. Нет. Нет. Не может быть. Кто бы осмелился?!

— Он назвался вашим мужем, — слышу за спиной надрывный голос няни и прикусываю кулак, чтобы сдержать рыдания. Скотина! – Я пыталась его остановить, но он оттолкнул меня и просто вынес малыша. Простите меня, София.

Глава 43.

Если с малышом что-то случится, я себе не прощу. Соня мне не простит. И плакали мои мечты о совместной жизни. Не стоило загонять в угол Петю.

Я должен был понимать, что он пойдет на отчаянный шаг. Но украсть ребенка. Это

каким говном надо быть. И я это ему обязательно скажу, как только найду. А я найду, пусть и для этого мне потребуется помощь.

Когда я обратился к Медведеву, он обещал помочь, а еще рассказал, что вытащил меня по просьбе отца. Было странно это слышать. Тем более, что отец не мог нигде слышать об этом человеке, только если…

Только если Соня случайно не сказала. Могла в бреду. Могла во сне. Она говорила, что они стали близки перед его смертью. Только вот жаль, что сам отец даже не пошевелился, чтобы меня освободить. Разве что снабдил обещанным наследством.

Я решил, что, когда будут хоронить Петю, я обязательно навещу могила отца. Да, я думаю, его похороны не за горами.

Потому что мне уже сообщили, где он. Собирается выбраться из города, но судя по всему, нашел, кому продать Славу. Он светленький еще, с голубыми глазами как у мамы. Его заберут с руками и ногами, если я не поспешу.

Соня названивает через каждые десять минут, волнуется. Но я отключаю телефон. Лучше я привезу Славу – живого и невредимого, чем новость, что его собираются продать.

***

Мы нагнали их при передаче. Пете теперь светит пожизненное, а я вот больше беспокоюсь о Славе, который спит, но еле-еле дышит.

— Что ты с ним сделал? — должен был я знать

— Водки дал, — ухмыляется урод. — Заебал орать.

Хоть бы ты заебал этот мир и перестал жить, злюсь я, но сейчас важнее откачать Славу. Скорая приезжает, и я бегом несу малыша в карету. Там проверяю показатели, но они мне ничего не говорят, нужно ехать в больницу.

Там нас уже встречает реанимация, и я бегом переодеваюсь. Откачиваю малыша и ставлю его на диализ.

— Герман Владимирович, там мать за дверьми с ума сходит.

— Скажите, все нормалью. Пусть ждет.

Нормально или ненормально, но из ребенка надо вывести ядовитый для их возраста алкоголь.

Оставляю ребенка медсёстрам и выхожу в коридор. А тут мое цунами. Почти сносит. Соня.

— Говори! Что с ним! Я хочу его увидеть.

Беру за плечи, встряхиваю, предотвращая истерику.

— Его жизнь в неопасности, – не стал говорить я ей о водке и просто обнял. — Все позади, малыш. Наш Славка поправится и будет сводить нас с ума.

— Обещаешь?

— Клянусь на клятве Гиппократа.

Соня смеется, но быстро приходит в себя.

— Я могу его увидеть?

— Иди, выпей кофе, — показываю автомат, но она качает головой. – Тогда проветрись. Чтобы четыре часа я тебя не видел.

— Я не могу. Я должна быть здесь.

— Это настоятельная рекомендация врача, — киваю я, осматривая стены. – Иди, София.

— Я лучше подожду. Я буду стоять здесь, пока ты не скажешь, что мой ребенок жив и невредим, — обхватила она себя руками и ушла на кушетку, где сидела няня. А моя задача была пойти и убедиться, что наш ребенок будет здоров.