Клеймо сводного брата
Шрифт:
— София… Я все понимаю. Тебе не хватает моей ласки, — двигается он ко мне, а я хмурюсь. Не позволю ему больше себя поцеловать, даже тронуть. – Не хватает секса.
— Дело не в этом. Я не чувствую твоей любви. Ты плохо относишься к Славе, — говорю я, и хочу дернуться в сторону, но он настигает меня и сжимает до хруста плечи. – Мне больно!
— Вот именно, прелесть моя. Я могу сделать больно тебе. Твоему ублюдку. Я могу даже убить тебя, если не прекратишь нести ахинею. Я не дам тебе развода. Скорее зарежу.
— Петя! Что
— Я говорю, что успешно управляю компанией только благодаря браку с тобой и, если думаешь, что я добровольно откажусь от такой власти из-за всплеска твоих гормонов, то заблуждаешься.
Меня мутит от его никотинного частого дыхания и от лица, что он корчит в судорогах своей безудержной злобы. Как же я не замечала раньше? Неужели видение про удар об стену было правдивым.
— Отпусти меня, — выворачиваюсь, но несмотря на тонкие руки, Петя оказывается достаточно сильным. — Я поняла. Я публично откажусь от компании, перепишу все на тебя. Только попрошу содержание.
— Ни рубля! Ты не получишь ни копейки! Но я могу дать тебе кое-что, — шепчет он насмешливо и прижимается пахом. – Тебе не хватает секса. Давай же, я выполню свой супружеский долг.
И стоит мне протестующе вскрикнуть, как его язык толкается между губ, а руки начинают рвать домашний шелковый костюм.
Глава 38.
Петя ставит мне подножку, заставляя упасть на пол, застеленный ковром. Напирает всем телом, продолжая насиловать рот. Я отталкиваю его руками, дергаюсь и вспышкой оказываюсь в другом месте.
Под другим мужчиной.
Так же громко кричу, прошу остановиться, но он вдруг извиняется. Рывком толкается в меня, причиняя острую боль.
Извиняется?
И голос такой знакомый. И лицо. Герман? Что за ерунда?
Открываю глаза и вижу перед собой напряженное лицо… Германа, который гладит мои плечи. Поднимает. Прижимает к себе. За его спиной со злой улыбкой стирает с губ кровь Петя.
Герман спешно рассказывает что-то о срочном отъезде, что он не мог приехать раньше. Но я смотрю на Петю, который продолжает смеяться.
— Соня. Уедем отсюда прямо сейчас. Я не позволю, чтобы этот ублюдок коснулся тебя хоть раз, — пылко говорит Герман, лицо моё в плену ладоней держит. И я уже забываю о странном видении. Ослепительная радость и благодарность накатывают волной, и я улыбаюсь. Да, правильно. Уехать с Германом. Вот оно счастье. Он вернулся и теперь решит все мои проблемы.
— Ох, потекла… — ржет Петя, как безумный.
— Заткнись! – орет Герман, уже подталкивая меня к двери, и я с удовольствием отсюда уберусь. Здесь пахнет завистливой злобой. Гнилью человеческой. И видение это, наверняка, о Пете. Не может нормальный мужчина быть насильником.
— Не понравилось. Братец. – слышим в спину. — Мне тоже не понравилось, когда ты трахнул мою жену на нашей свадьбе.
Меня как в грудь с размаху
Я резко оборачиваюсь, хмурюсь и смотрю на выругавшегося Германа, а не на Петю. Что он несет. Не было такого! Я не помню!
— Расскажи ей, какой ты хороший. Как ты насиловал ее, пока люди гибли в огне.
Что?
Германа стискивает челюсти и с гневом бросается обвинениями в Петю.
— А расскажи ты! Как выкрал ее, как заставлял спать с собой, как она сбежала от тебя! Расскажи ей, что пичкал препаратами, чтобы она забыла наши с ней отношения. Нормальные отношения!
Меня словно помещают в темный бокс без окон и дверей. Начинают кидать самолетиками с важной информацией, но я не могу прочесть ни одного. О чем они, черт возьми? И почему мне кажется, что все это имеет смысл. Каждое произнесенное слово истина. Так и было. Просто я…. Забыла.
— Соня.
Герман разворачивается ко мне, начинает рассказывать. Словами бьет в самое сердце.
— Я полюбил тебя давно. Я не мог тебя отдать. Просто так отдать другому в жены, ни разу не попробовав.
— Что ты говоришь?! – отталкиваю. — Ты побоялся чувств, но не побоялся взять то, что уже тебе не принадлежало?! – вскричала я, не веря, что слышу это все наяву.
Так хочется проснуться, понять, что это очередной сон.
— Потом ты простила меня.
— Изнасилование? Я простила тебе изнасилование в день своей свадьбы!?
— Да, черт возьми! Ты любишь меня. Всегда любила. Потом мы были вместе! Были счастливы. Но… Меня подставили. Посадили в тюрьму.
— Ты сидел в тюрьме? — просто сюр из разряда картин Пикассо. — За что?
— За убийство! – продолжает подначивать Петя, но я качаю головой. Герман не мог.
— Я никого не убивал. Меня подставили. Послушай, Соня. Слава… Он. Наш.
Я закрываю глаза, чувствую, что мозг сейчас взорвется от обилия бредовой информации. И в то же время сознание начинают заполнять обрывки разных сцен. Они как брызги воды освобождают меня от почти годовой дремы.
Мужчины продолжают орать друг на друга, а вскоре сцепляются в драке. Но останавливать я их не собираюсь.
Беру с полки барсетку Пети, бегу наверх, забираю автолюльку, сына, сумку с документами и, слыша удары кулаков, срываюсь на бег.
К машине.
К свободе.
Подальше от всего, что я слышала. Что пережила. От тех, кто причинил мне столько боли. Включаю двигатель, пытаясь вспомнить, как водить машину. Но судя по всему этот навык, приобретенный с Германов в семнадцать, больше не искоренить.
Я гоню сквозь лесную трассу прямо к городу.
Слава спал, а я чувствовала, как истерика, сдерживаемая во время побега, начинает накатывать. Заполнять сознание, как и страх вернуться к этим психам. Один хуже другого.
Помню, почему пошла к Герману. Он не звонил. Он три дня не звонил и считал, что это нормально. И вот прошел год, и снова трехдневное молчание.