Клиника С…
Шрифт:
«А чего, собственно, расстраиваться? — спросил себя Моршанцев, идя по подземному переходу: — Сейчас пороюсь в книжках, а потом… потом можно будет сходить куда-нибудь… Да хотя бы на выставку старых плакатов в Пушкинском музее…»
Объявление о выставке попалось Моршанцеву на глаза вчера, во время вечернего сидения в «Фейсбуке». Зацепился за название «Мир без фотошопа», прочел информацию на сайте музея и подумал, что от нечего делать можно и поглазеть. А сейчас как раз тот случай, когда делать нечего. Домой возвращаться не хочется, набиваться к кому-то в гости как-то неприлично, визит к родителям запланирован на завтра… Нет, решительно сама судьба рекомендует познакомиться поближе с плакатами и постерами первой половины двадцатого века. Это даже интересней, чем посиделки с приятелями, которые проходят по раз и навсегда установившемуся церемониалу. Сначала женатые станут подшучивать над холостыми, потом — холостые над женатыми. Затем поочередно пожалуются на жизнь «представители», то есть те, кто ушел в торговлю медикаментами, и «лекари» — те, кто лечит. Затем Борька Линьков скажет свое любимое: «Зачем умирающему нужны деньги?» — и все поохают над тем, какие циники эти онкологи. Затем все по кругу похвастаются последними достижениями, уже известными по телефонным разговорам, и поделятся планами на будущее (знаем мы эти планы). Под конец Вите позвонит жена, и он будет смущенно бубнить в трубку: «Ну что ты, Чижик, я только две кружечки пива… Конечно, под закуску… Да мы уже заканчиваем… Куплю, не забуду…» Тоска зеленая, если разобраться, потому что все наперед известно. Плакаты, по крайней мере, привлекают своей новизной, то есть — стариной, ну, короче говоря, выставка плакатов — это самое то, то что надо. Если бы подобной выставки не существовало, то ее надо было бы срочно придумать!
Не купив ничего в «Медицинской книге» (привычка читать «с экрана» постепенно превращала посещения книжных магазинов из привычки в традицию), Моршанцев вышел на улицу и невольно залюбовался молодой женщиной, стоявшей прямо напротив входа. Задрав на верхнюю перекладину барьера длинную ногу, женщина шнуровала ботинок, не забывая поглядывать по сторонам — явно ждала кого-то. Модная короткая стрижка, «беспорядок» которой достигается путем долгой укладки, длинное, чуть ли не до земли, светло-коричневое кожаное пальто (или это был утепленный плащ?), быстрые движения рук. Закончив свое дело, женщина распрямилась, Моршанцев получше рассмотрел ее лицо и понял, что женщине не около тридцати лет, как ему показалось вначале, а хорошо за пятьдесят. Мысленно поставив незнакомке зачет за внешний вид, Моршанцев спустился в переход.
День был теплым, совсем не январским, а, скорее, мартовским. Слабый, легчайший морозец и солнце, тот самый вариант чудесного зимнего дня, описанного Пушкиным, только без предшествовавшей накануне вьюги. Соблазн прогуляться до выставки пешком был велик, но Моршанцев все же решил поехать на метро. Прогулка — дело хорошее, но лавировать между сугробами и машинами, припаркованными на тротуарах, не хотелось.
Выставка оказалась не просто большой, а огромной — около двух тысяч плакатов, что не могло не порадовать. Смотреть так смотреть. И посетителей было немного, никакой толкотни. Народ только начал отдыхать от новогодних каникул, приходить в себя, поправлять здоровье. Какие тут могут быть выставки?
Возле стены с рекламными плакатами Лондонского метрополитена оживленно спорили две девицы. Спорили вежливо, шепотом, но от того не менее ожесточенно.
— Как можно путать футуризм с сюрреализмом? Футуризм ближе к кубизму…
— Я не путаю, а говорю о сочетании.
— Эля, ты меня удивляешь! Как могут сочетаться разрушение стереотипов и уход в подсознание?
— Как раз уход в подсознание и приводит к разрушению стереотипов!
— Крашенинников на последней лекции сказал, что субъективная интерпретация действительности…
— Да болван он, твой Крашенинников! Самовлюбленный надутый болван, маскирующий свою профессиональную несостоятельность красивыми сентенциями.
— Просто он не обращает на тебя внимания, вот ты и злишься.
— Кто?! Я?..
Разговор из искусствоведческого превратился в сугубо интимный, и Моршанцев поспешил отойти подальше от девушек. Одно дело — узнать, к какому направлению относится плакат, на котором по карте Лондона ехал игрушечный состав, и совсем другое — интересоваться чужим личным. Интересу к чужой приватности нет оправдания.
У противоположной стены бородатый мужчина делился со своим спутником впечатлениями о Ливерпуле:
— У меня, старого битломана, было такое ощущение, словно я еду к родственникам, которых давно не видел. Возле входа в музей «Битлов» я даже прослезился от волнения и восторга. Заглянул в Каверн-клаб, побывал на Пенни-Лейн, постоял у дома тетушки Мими…
— Завидую!
— Ну, если честно, Ливерпуль интересен только как родина «Битлз», в остальном это довольно-таки мрачный, серый и весьма неуютный город. А Лондон… Лондон — это даже не город, это какое-то великолепие!
В списке городов, которые непременно следует посетить, Лондон и Париж шли первыми. В Париже Моршанцев дважды чуть не побывал, но «чуть», как известно, не считается. В первый раз сорвалось романтическое рождественское путешествие, сорвалось буквально накануне покупки путевок, потому что Она (от великой обиды до сих пор не хотелось называть Ее по имени) передумала. Не ехать в Париж передумала, а вообще разорвала отношения с Моршанцевым, резко и довольно грубовато, без объяснения причин. Впрочем, причина скоро «проявилась» — избалованный сынок богатого папаши. Во второй раз Моршанцев собрался в автобусное турне по Европе. Уже не с подругой, а в компании друзей. Варшава, Берлин, Париж, Брюссель, Амстердам, Варшава… Двенадцать дней, пять стран, настоящий «галоп по Европам» и всего за шестьсот евро, включая оформление виз и страховку. На сей раз что-то сорвалось у туристической фирмы, какие-то внутренние организационные проблемы, хорошо хоть деньги и паспорта вернули без проблем, а не растворились в небытии вместе с ними. Вот так дважды и обломился Париж.
Под мысли о Париже потянуло к французским плакатам, отличавшимся своей жизнерадостностью, обилием света и воздуха. Среди всей этой эфемерно-кружевной легкости резко выделялась черно-белая афиша фильма «Le voyage imaginaire». По аналогии с английским «imagine» нетрудно было перевести название как «Воображаемое путешествие». Афиша показалась Моршанцеву не просто мрачной, а какой-то зловещей — разорвавшаяся тьма (именно — разорвавшаяся) открывала перед героем какую-то странную дверь. Черный силуэт героя даже со спины выглядел ошеломленным и напуганным. Контраст завораживал, вынуждал остановиться, потому что за внешней простотой изображения таилось что-то, чего нельзя было разглядеть мимоходом.
— Дмитрий Константинович?
Моршанцев обернулся и в первый момент не узнал Ирину Николаевну. Без халата, в джинсах и ярком полосатом свитере, она выглядела лет на десять моложе. И еще узнаванию мешали очки — стильная, тонкая, почти невесомая оправа, переходящая в широкие, постепенно сужающиеся дужки.
— Здравствуйте, Дмитрий Константинович! — Ирина Николаевна явно наслаждалась произведенным эффектом. — Что, не ожидали меня здесь встретить? Представьте, что я хожу не только на «Медэкспо»! [20]
20
«Медэкспо» — специализированная выставка фармацевтической продукции, медицинского оборудования и медицинских услуг.
— Здравствуйте, Ирина Николаевна, — Моршанцев постарался не слишком откровенно разглядывать свою начальницу. — Не узнал вас, разбогатеете…
— Вашими молитвами. Только пришли или уже заканчиваете?
— Только пришел.
— Я тоже. Можно превратить осмотр в совместный, — предложила Ирина Николаевна и добавила: — Я люблю обсуждать увиденное.
— Я в курсе, — улыбнулся Моршанцев.
— Откуда?
— Вы на каждой пятиминутке обсуждаете с нами увиденное, да и не только на пятиминутке.