Клинок без ржавчины
Шрифт:
— Ты, Тедо, с кайзером воевал… Как ни говори, военный ты человек и должен знать, кто сильней — Гитлер или Наполеон.
— Ты еще спрашиваешь?! Конечно Наполеон.
— Я тоже так думаю и потому спокоен: что же нам бояться! Русские Наполеону шею свернули, а этому и подавно не поздоровится.
И тут Анука не выдержала — она громко хлопнула дверью и вышла на крыльцо.
— Куда же ты, Анука, — всполошился Захарий, — посиди с нами.
— Эх, вы, представление устроили, дурой меня считаете… Будто
— Мама, — бросился к ней Леван.
— Сказками меня успокаивают.
— Не надо, мама, на него сердиться, — вступился за отца Леван. — Мы все тебя очень любим. И знаем, какая ты сильная. А сейчас я пойду, мама.
— Постой, Леван, — окликнул его Захарий. — Мы тут поспорили с Тедо. А ты у нас грамотный, так вот будь судьей…
— Я спешу, отец.
— Постой, тебе говорю, тут дело недолгое. Я тебе всего один вопрос задам.
— Спрашивай, отец!
— Чем, по-твоему, человек отличается от животного?
Леван улыбнулся. «Чудит отец, что-то хочет на прощанье сказать, но, как всегда, начинает издалека».
— А ты не смейся, — хмуро сказал Захарий и посмотрел сыну прямо в глаза. Старик привык к тому, что сыновья понимают его с полуслова. — Я тебя серьезно спрашиваю.
— Это каждый школьник знает, отец. Помнишь, как у Чавчавадзе сказано:
Тебя, мой вол, бог создал бессловесным, Меня же даром речи наделил…Захарий кивнул головой.
— Хорошо сказал наш поэт, но не все. Далеко не все.
Леван. Животное стыда не имеет. А человек… Нет стыда и совести — нет человека. Так я понимаю.
Леван увидел, как дрогнул рог в руке старика и несколько капель красного вина упало на скатерть. Леван подошел к отцу. Они были почти одного роста, черноволосые, черноглазые, с одинаковым размахом плеч и лицом были поразительно похожи. Это сходство доставляло старику огромную, правда, никогда не выказанную радость.
— Не бойся, отец, — тихо сказал Леван, — я все понял.
Гогола поджидала Левана у старой крепости. В Калотубани давно не было дождей, речка пересохла, и они, не замочив ног, перешли на другой берег. Земля была в трещинах, выгоревшая трава с хрустом ломалась под ногами, она остро пахла зноем, и только виноградные лозы, обрызганные медным купоросом, радовались этому жаркому солнцу.
— Постой, Гогола, куда ты спешишь, — сказал Леван.
Девушка остановилась и с грустью посмотрела на Левана.
«В самом деле, куда я спешу!»
Она несмело прижалась к его плечу.
— Ты не забудешь меня, Гогола?
Она ничего не ответила, только всхлипнула
Леван не думал, что Гогола может плакать, как и всякая другая девушка. Он взял ее руку и стал перебирать тонкие, холодные пальцы, все время думая о том, что через несколько часов они должны будут расстаться. И никакая сила не может помешать этой разлуке.
— Ты будешь ждать меня, Гогола?
Гогола повернулась к нему.
— Кого же мне еще ждать?
— Легко сказать… Кто знает, когда кончится война! Может, год пройдет, может, два.
— Хоть двадцать! Разве могу я тебя забыть, любимый!
— Эх, Гогола! — Леван покачал головой. — Твоя мать моего имени слышать не хочет. Все делает, чтобы разлучить нас. А когда я буду там, на фронте, она тебя быстро выдаст замуж.
— За кого? — скупо улыбнулась Гогола. — Все хорошие парни уходят на войну, а за плохого… пожалеют меня.
— Тебя, может, пожалеют, а меня… Я знаю Магдану. Уеду — она все по-своему решит.
Он сказал это с такой грустью, что девушка снова заплакала. Почему он не верит ей? Она будет ждать, ждать, ждать… Она бросится в Алазани, если мать станет между нею и Леваном.
Но Леван не верит, что Магдана, упрямая и своевольная женщина, отступится от своего.
Леван выглядел сейчас таким расстроенным и беспомощным, что Гоголе стало нестерпимо жаль его. Но жалость плохое утешение. И бедная девушка не знает, чем успокоить любимого человека, как заставить его поверить ей, ее словам, ее клятвам, слезам ее. Как отпустить его туда, с такой раной в сердце?
Она вдруг торопливо высвободила свою руку из руки Левана.
— Что с тобой, Гогола?
— Ничего, — ответила Гогола. Но Леван видел, что с девушкой что-то происходит.
— Подожди меня здесь, — сказала Гогола.
— Куда ты?
— Я сбегаю домой, принесу паспорт.
— Паспорт?
— Тедо повенчает нас… Надо только застать его в сельсовете.
— Ты с ума сошла! — Он растерянно посмотрел на нее…
— Не сердись, милый. Все будет хорошо. Я буду ждать тебя как жена… Как твоя жена.
Леван едва не заплакал, услышав эти слова. Вот она какая, Гогола Угрехелидзе! Сколько в ней мужества, бесстрашия. Сколько ей пришлось пережить и передумать за эти короткие мгновения, прежде чем она решилась пойти наперекор своей матери, против своей семьи, сколько цепей она должна была порвать!
Ему стало стыдно за все недавние сомнения, и он порывисто обнял девушку.
— Моя любимая, моя храбрая Гогола!
Гогола безмолвно прижалась к груди юноши. Они стояли посреди поля, тесно обнявшись, и Гогола больше не боялась, что их кто-нибудь увидит. Потрясенный неожиданным решением девушки, Леван не находил слов и только целовал ее мокрые от слез глаза.