Клинок инквизиции
Шрифт:
– Вот, сам варил. С эссенцией маргаритки.
– Чтоб ты сдох, – приветливо отреагировал альбинос. – Лучше б ты его сожрал.
Все как обычно. Сенкевич усмехнулся и вышел.
Наконец можно было осуществить мечту, которая не оставляла его все время пребывания в Равенсбурге – вымыться дочиста. Вот чего ему не хватало в Средневековье больше всего! Заодно Сенкевич приказал принять ванну и своей команде. Фон Барнхельм, безоговорочно преданный хозяину, предоставил всем дорогую одежду из своих запасов.
Роза
– Герр Гроссмейстер, – к нему подбежал барон, – там пришли с важными новостями.
– Что случилось?
Старик вытаращил глаза:
– Трактирщик сказал, в Ребедорфе поохотился вервольф, загрыз девицу. Говорят, сожрал ее мясо до костей. А сегодня ночью тварь объявилась в Равенсбурге! Убита девочка двенадцати лет, на труп страшно смотреть. Город в ужасе, люди прячут дочерей…
В оборотней Сенкевич не особенно верил. Впрочем, готов был поверить – в этой эпохе каких только тварей не было. Если можно вызвать демона, почему нельзя перекинуться в волка? Он подумал и решил, что новость в целом хорошая: теперь все прихвостни инквизиции станут охотиться за вервольфом, до Сенкевича с его бандой у них просто руки не дойдут.
Разобравшись со всеми, он и сам залез в бочку, с наслаждением смывая застарелую грязь. Сидел в воде, пока она совсем не остыла. Вытерся, обрядился в чистые штаны и рубаху, дождался, пока слуги вынесут бочку, и прилег отдохнуть.
Сенкевич возлежал на высокой, широченной кровати, разглядывая узоры на балдахине, и размышлял, зачем хозяину такой «сексодром» в каждых покоях – разве что для групповухи, сюда человек восемь в разных позициях можно уместить. В дверь постучали.
– Смотри, красивый!
Роза вошла, со смехом широко раскинула руки, давая разглядеть себя. На ней была одна только нижняя рубаха из белого шелка – свободная, с длинными просторными рукавами. Солнечные лучи из витражного окна пронизали тончайшую материю, подарив Сенкевичу возможность любоваться гибким телом цыганки.
– Зачем меня обрядили в этот мешок? А еще хотели платье натянуть, и шапку странную. Я отказалась. Почему нельзя в нашем, цыганском, ходить?
Сенкевич улыбнулся ее непосредственности:
– Оно ведь обтрепалось уже, Роза. Да и выделяешься ты, слишком заметна в своей одежде. А тебе сейчас надо изображать знатную горожанку.
Девушка расхохоталась:
– Какая из меня знатная, красивый? Глаз черен, волос черен, кожа смуглая. А знатные фрау – они беленькие, пышные…
– Ты лучше, – уверенно сказал Сенкевич, скользя взглядом по высокой груди, нежной линии живота, узким бедрам…
– А еще я чистая теперь! Как ты хотел. – Роза без стеснения выпуталась из рубахи, отбросила ее и теперь стояла перед ним обнаженная. Она как зверек обнюхала свою ладонь. – И мыло пахнет хорошо…
– Тебе понравилось? – хрипло спросил Сенкевич, не отрывая взгляда от влажных еще после ванны, черных завитков на ее лобке.
– Да. Раньше я только в речках и озерах купалась, и то летом… – Роза вдруг осеклась, замолчала и посмотрела в глаза Сенкевичу.
– Иди сюда, – сказал он.
Она не подошла, замерла, опустив руки. Закусила губы. Дыхание участилось, коричневые соски напряглись. Он не понял:
– Иди ко мне, Роза. Не бойся…
– Нет, красивый. Подойди ко мне ты, – шепнула она.
Сенкевич поднялся с кровати, встал рядом, пытаясь уловить, что ей нужно, не спугнуть, не оттолкнуть эту странную и такую привлекательную для него девушку. Осторожно коснулся ее шеи, провел ладонью по плечу.
– Ты меня хочешь? – спросила Роза.
Он притянул цыганку к себе.
– Мне важно, чтобы ты хотел… – быстро проговорила она, жадно вглядываясь в его лицо. – Меня, только меня… мне это нужно… Я не умею… первая…
Сенкевич поцеловал ее – сначала нежно, легко, потом все требовательнее. Она отозвалась мгновенно: обняла за шею, прижалась всем телом, скользнула языком по его губам.
Он подхватил девушку, опустил на кровать.
– Сними это, – задыхаясь, проговорила Роза, стягивая с него рубаху. – Все сними… скорее…
Все больше заводясь от ее возбуждения, он быстро избавился от одежды. Стал покрывать поцелуями шею, грудь, опустился к животу…
– Нет, – простонала она, вздрагивая. – Не надо, ничего не надо уже… Иди ко мне…
Сенкевич повиновался, лег на нее. Не было долгой томной прелюдии. Была страсть. Роза коснулась члена, сжала, мягко направила, гортанно вскрикнула, ощутив его напор. Обвила Сенкевича руками и ногами, вцепилась, приникла, подаваясь вслед за каждым движением его бедер, ни на мгновение не выпуская из себя. Прижалась губами к его губам, целуя все глубже, забрала в рот язык, принялась посасывать, в такт сжимая и разжимая лоно.
Оторвавшись от его губ, Роза хрипло простонала на ухо:
– Ах-х-х, какой ты…
Сокращения становились все сильнее и чаще, доводили Сенкевича до исступления. Наконец Роза изогнулась, впилась ногтями в его спину и закричала. Мышцы ее судорожно сжались еще несколько раз, охватывая его почти до боли. Не выдержав больше этой сладкой муки, он опустился на девушку всей тяжестью тела, зарылся лицом в волосы. Сквозь запах мыла пробивался ее собственный аромат – травы и костра. Сенкевич зарычал и содрогнулся в оргазме.
Потом они долго лежали, прижавшись друг к другу. Роза молча улыбалась. Непонятно – молчаливая женщина…