Клинок инквизиции
Шрифт:
– Когда все произойдет, они обернутся против меня, у них будет другой мейстер. У меня тоже выхода нет, надо сваливать. Да ни у кого нет выхода, город провалится в тартарары. А вернее сказать, в Тартар.
– Значит, надо отсюда убираться, – заключил Энгель, поднимаясь.
– Весьма по-товарищески, я бы сказал, – фыркнул Андреас.
– По-товарищески предлагаю уйти всем. Какой смысл здесь подыхать?
Дан слушал перепалку друзей, но не вмешивался.
– Чего молчишь? – шепнул Сенкевич.
– Они должны
– Честный и светлый до опупения, просто Орлеанская дева какая-то, а не эфэсбэшный капитан, – усмехнулся Сенкевич. – Послушай, Энгель, меня удивляет твое бессребреничество.
Вор насторожился.
– Ты представляешь, сколько опустевших домов останется в Равенсбурге после Дня Всех Святых? А сколько из них богатых?
– Это если все не рухнет к черту, – пробурчал Энгель.
– Разве воры не любят риск? – невинно удивился Сенкевич.
Немного подумав, Энгель махнул рукой:
– Ладно, я с вами.
– Кто-нибудь еще хочет уйти? – Платонов обвел свою команду испытующим взглядом. – Скажите сейчас, я не держу.
Ганс упрямо помотал головой:
– Не по-божески бросать товарищей.
– Верность друзьям, смерть врагам, – рассмеялся Андреас. – А у меня здесь семья.
Остаток ночи и половину дня они провели в обсуждении плана действий.
– Это самое безумное предприятие из всех, о которых я когда-либо слышал, – сказал под конец Платонов.
– Зато единственно возможное, – ответил Сенкевич.
В полдень Энгель отправился в трактирный зал, узнать последние городские новости – нищие и воры знали о Равенсбурге все.
– Интересные вести, – вернувшись, сказал он. – Инквизиция объявила народу, что вервольф разоблачен, хотя еще и не найден. Угадайте, кого святые отцы сделали оборотнем?
– Некогда нам тут гадать, – рассердился Дан. – Говори давай. Меня, наверное?
– Нет, что ты. Народ может не поверить, ты же герой, в тебя ангел Божий вселился.
– Неужели мне была оказана столь высокая честь? – загордился Андреас.
– Ты отпрыск знатного рода, да и внешность у тебя для вервольфа неподходящая, слишком мелок. Ну а я тощий и незаметный, про меня забыли, – прищурился Энгель и указал на Ганса: – Вот он, наше новое исчадье ада.
– Не по-божески, – обиженно пробормотал здоровяк.
– Хорошо, что мы пришли сюда ночью, и ты был в плаще с капюшоном, – заметил Сенкевич. – Теперь можно надеяться, что местные обитатели не донесут на тебя инквизиторам. Отсиживаемся до вечера, там уже неважно будет. Все необходимое Клаус сейчас принесет прямо сюда.
– У меня осталось одно дело. – Платонов поднялся.
– Куда, капитан? Не свети личностью, ставишь операцию под угрозу.
– Мне нужно найти Настю. Скорее всего, ее готовят в жертвы.
– Но если так, прямо по ходу дела и разберемся. Ее ж на площадь выведут, вот и отобьешь.
– Я не могу так рисковать. – Платонов упрямо набычился.
– Ладно, понял. Что собираешься делать?
– Если жертва – она, ее должны держать в ратуше. В другом месте нерационально, придется доставлять к месту ритуала.
– Ясно. Не марай рук, капитан. – Сенкевич кивнул демонологу: – Клаус, разберись, как обычно. Не волнуйся, капитан, мои люди дело знают.
Альбинос, ворча что-то о бабах, чтоб они сдохли, вышел из комнаты. Ближе к вечеру вернулся с длинным мешком:
– Здесь лук и стрелы, лучшие, с серебряными наконечниками, все твои книги и чертежи, Гроссмейстер. И девка нашлась. Взяли мы слугу Инститориса, он сказал, ему приказывали носить горячую воду и еду в потайную комнату. Вход в келье его хозяина. Говорит, девка там.
– Где расположена дверь? И кто всем распоряжался? – тут же спросил Дан.
– Не успел сказать, чтоб он сдох. Вернее, сдох, на дыбе. Сердце остановилось.
Глава шестнадцатая
Дан
Равенсбург не спал. Горожане привыкли ночью прятаться по домам, а уж накануне Дня Всех Святых – любому ребенку известно – нечисть заполняет улицы, бродят бесы и демоны, и сам Сатана прогуливается по земле. Но сегодня людей по приказу инквизиции согнали на ратушную площадь, посреди которой был возведен большой помост с шестью столбами, обложенными дровами и соломой. Его окружали ближние с факелами в руках, взад-вперед прохаживался палач. Перед крыльцом ратуши возвышалась кафедра для проповеди.
С ночного неба сыпался сухой снег, покрывал белой крупой камни мостовой, взвивался поземкой под холодным ветром. Площадь полнилась гулом возбужденных, испуганных, сердитых голосов: горожане ждали самой большой казни в истории Равенсбурга.
На крыльце появился Шпренгер в сопровождении охранника, неторопливо взошел на кафедру, оглядел толпу. Рядом встал Инститорис, вид у инквизитора был растерянный, он то и дело отирал со лба капли холодного пота. Шпренгер поднял руку, призывая к молчанию. Постепенно голоса стихли.
– Зло заполонило Равенсбург! – зазвучал над площадью его сочный баритон. – Зло пробралось в ваши дома и сердца, горожане! Зло проникло в души! Равенсбург – колыбель зла, его родина, его средоточие. Я сражаюсь мечом и огнем, с именем бога моего на устах! Я приношу ему искупительные жертвы. Сегодня ночь накануне Дня Всех Святых – время последней жертвы, после нее Равенсбург изменится, станет таким, каким он угоден моему богу.
Проповедь была странной, непохожей на те, что обычно произносились перед казнью ведьм. Слова ее тяжелыми камнями падали на души притихших людей, наполняя страхом и ожиданием неизбежного.