Клинок Смерти-Осколки
Шрифт:
– Сама не знаю, что от страха делаю. Хорошо, что деньги отца не взяла с собой.
Ульяна пошла по направлению в город. Дорога жизни её, с нескончаемыми радостями и горестями пролегала в будущее, в котором она ценила прошлое до конца своей долгой жизни.
1920 год. Осень.
Копылов оторвался от Красных. В городе суматоха происходила. Красные расстреливали Белых, наводили порядок. Жители попрятались. В этот же вечер Копылов снял одежду с убитого красноармейца, переоделся, одел на голову себе фуражку с красной звездой. В вещевой мешок
В госпитале он сказал доктору, что получил перелом на станции, документы потерял из-за того, что бил нещадно Белых гадюк. Ему наложили на ногу повязку с привязанной палкой и он, ковыляя, пошёл к Бронштейну, в надежде, что тот ещё не удрал из города и поможет ему с документами.
***
Бронштейн знал Копылова ещё по торговым своим махинациям в корпусе генерала Шатрова. Поручик ему золотые коронки продавал, с убитых офицеров. Дружить не дружили и отношения свои не афишировали, но деньги оба жаловали. Бронштейн мастер был документы подделывать. У него на все случаи жизни в запасе все бланки с печатями были наготове. Тогда спрос был немалый на предмет, следы замести.
***
Копылов сидел за столом на стуле в доме Бронштейна, а хитрый умелец Самуил Яковлевич при свете керосиновой лампы раскладывал перед поручиком бумаги его будущей личности. На дворе стояла ночь, окна были зашторены плотно и Бронштейн, погладив рукой документы, заявил с уверенностью Копылову:
– Всё сделал, как вы просили господин Копылов. Не одна комиссия не подкопается. Фамилию вам изменил, имя и отчество оставил вам прежние, как вы изволили пожелать. Теперь, вы Щемилов, бывший боец Красной армии. Можно было бы год рождения изменить, конечно, для верности.
– А, документ о моём ранении? – спросил поручик.
Бронштейн указал пальцем на выписку из госпиталя, с уверенностью в голосе:
– Вы получили ранение от белогвардейской сволочи в бою при станции Даурия. Комиссованы из рядов Красной Армии по состоянию здоровья, отправляетесь на излечение.
Копылов забрал документы, произнося с печалью:
– Фамилию свою до смерти помнить буду. Премного вам благодарен господин ювелир. Документы надеюсь, точно надёжные?
– Можете не сомневаться, – потирая свои ладони, авторитетно заявил Бронштейн, продолжая чваниться, – Мне тридцать лет, из которых я три года посвятил изучению составления подобного рода документам среди авторитетных людей, прежде чем стать честным ювелиром.
– Убедительный довод, – ответил, улыбнувшись Копылов.
– Ну и куда же вы теперь мой дорогой Пролетарий? – пошутил ювелир.
– Подальше отсюда. Батюшку моего расстреляли, генерал укатил, подамся куда-нибудь, – ответил Копылов
– Я, в Смоленск, – протирая руки носовым платком, заявил Самуил Яковлевич.
– Что ж вы там забыли уважаемый коммерсант? – подтрунил поручик.
Бронштейн вздохнул и, глядя в пол, проговорил с нежностью:
–
Копылов добродушно засмеялся, понял намёк Бронштейна и, достав из кармана узелком завязанный носовой платок, положил его на стол со словами извинения:
– Ну, да, извините, запамятовал. Благодарю вас за помощь.
Бронштейн развязал узелок платка, осмотрел золотые побрякушки и, завернув всё обратно в платок, положил его в карман своего пиджака.
Самуил Яковлевич уже хотел проводить Копылова на улицу и стоял с ним, прощаясь в прихожей своей квартиры, как в дверь входную раздался тихий, но продолжительный стук.
1920 год. Осень.
Емеля и Кучерявый долго шныряли по городу, занятому Красногвардейцами, узнавали через знакомых барыг к кому выгоднее пойти скинуть украшения Ульяны. В золоте они не разбирались, молодые были, глупые к тому же, неопытные и жадные. Опросив всех своих знакомых, настойчивость молодости привела их поздней ночью к дому Бронштейна.
***
В дверь прихожей квартиры Бронштейна раздался повторно стук. Бронштейн посмотрел на Копылова, приложил указательный палец руки к своим губам, затем пошёл на цыпочках обратно в гостиную, зазывая за собой Копылова. Бронштейн шёпотом сказал поручику:
– В случае чего вы мой постоялец.
– Кто это к вам, на ночь, глядя? – забеспокоился Копылов.
– Ко мне всегда ночью приходят или клиенты или грабители. Спрячьтесь за дверь в спальне, – закончил тихую речь ювелир и, шаркая тапочками, направился в прихожую, к двери, громко и недовольно бурча: – Иду, иду, сейчас открою. И кого только на ночь, глядя, носит по городу?
Копылов юркнул за дверь в соседнюю комнату, лихорадочно достал из вещевого мешка револьвер Сычёва, взвёл курок и, затаившись, подглядывал в гостиную комнату через щель в косяке приоткрытой двери спальни.
***
Бронштейн открыл дверь. На пороге, хмурясь, стоял Емеля с наганом в руках, изображая лицом бывалого парня, как казалось хулигану. За спиной Емели стоял с ножом в руке Кучерявый, поёживаясь от холода, вертя по сторонам головой от страха.
Емеля ткнул стволом нагана в живот Бронштейну со словами:
– Ты, что ли меняла будешь?
***
Бронштейн стоял около стола в своей гостиной, Кучерявый смотрел в окно сквозь портьеру на улицу, а Емеля, развалившись на стуле, положил наган на стол, курил папиросу.
Бронштейн спокойно и деликатно начал беседу с хулиганами:
– Чем вам могу быть обязанным, молодые люди?
– Ты в доме один? – бросил Емеля.
– Кому нужен бедный трудящийся в это суровое время, если он не может помочь Советской власти из-за своего несчастного здоровья? – изгалялся Бронштейн, видя перед собой обыкновенную шпану.
– Ты не мудри тут, поясни, один в доме?– суровым тоном пресёк его Емеля.
– Один, – произнёс спокойно Бронштейн.
– Кучерявый посмотри в соседней комнате, – приказал Емеля.