Клинок Смерти-Осколки
Шрифт:
Конвой поравнялся с подъездом штаба. Заприметив Копылова, Зорин обрадовался и, улыбаясь, проговорил ему:
– Здравия желаю господин поручик.
– Здравия желаю Зорин. Ты кого это выловил?– ответил Копылов.
Зорин показал нагайкой на пленных и с усмешкой сказал:
– Они на разъезд генерала Шатрова напоролись в лесу. Их всех в «капусту» порубали господа казаки, только вот двое и осталось, – потом добавил, показав нагайкой на Никифора, – а этот видать у них главный. Уходил как ветер, пока коня под ним не подстрелили.
– И куда
– Пока под замок, в холодную. Послушай дружище, ты как вступил на должность адъютанта, так совсем перестал нас навещать. Может, вечером заглянешь? В картишки перекинемся, осушим бутылочку, потолкуем, – с надеждой в голосе проговорил Зорин.
– Зорин, мне, по правде говоря, уже самому надоело ходить в адъютантах. Сам не знаю, чем занимаюсь. Целый день только и делаю, что приказы жены полковника Сычёва исполняю по его велению, – жалился Копылов.
– Села она ему на шею, – съязвил Зорин.
Копылов наморщил нос и тяжело вздохнув, продолжил:
– Им как Бог послал сынка под старость, так они только о нём и думают.
– Его превосходительство, Григорий Петрович последнее время потворствует Сычёву. Тот у него в фаворитах ходит, – продолжал язвить Зорин.
– Сычёву сегодня генерал вручал наградное оружие, от командования, я присутствовал на вручении. У револьвера рукоятка в перламутре с надписью памятной. Григорий Петрович конечно генерал по званию, но не командующий фронтом, а на рукояти себя поставил указом о награждении.
Зорин, рассмеявшись, подковырнул:
– Генерал Шатров авторитет. Сычов его получил награду за заслуги перед Отечеством по предоставлению фуража и провианта. Рука руку моет. Ясно. Ты, я смотрю, тоже животик распустил.
Зорин деликатно похлопал ладонью по животу Копылова и оба они рассмеялись.
– Да ладно тебе, поди, завидуешь? – отшутился Копылов.
1920 год. Лето.
Сотник Вахромей Ипатьевич подъехал к штабу верхом на конях с четырьмя казаками и, оглядев пленных, искоса приветствовал поручика Копылова кивков головы, а Зорину лично выказав благодушие, дабы часто с ним встречался по службе, произнёс:
– Здоров будешь Зорин.
– И вам почтение Вахромей Ипатьевич, – ответил Зорин.
– Голытьбу на распыл ведёшь?– пытал сотник.
– Пока под замок посажу, – осторожничал Зорин.
Сотник закрутил конём, бросил словами злобу в счёт Никифора:
– В овраге закопать их надо живыми, чтобы свет милым не казался.
Никифор смотрел на Сотника из-под бровей злобно и Сотник, разжёвывая слова, произнёс ему с угрозой:
– Что смотришь на меня злобно? Зенки твои бесстыжие. На чужой каравай рот раззявили, голытьба босоногая.
Сотник наотмашь ударил нагайкой Никифора, но тот перехватил её рукой и не отпускал, держал крепко, без страха в глазах. Казаки Сотника всколыхнулись, оголили клинки, вынув холодную сталь из ножен, с затаённой радостью на лицах.
Сотника передёрнуло телом от наглости Никифора
– Смотрю больно смелый ты. Ну-ка, руки убрал прочь!
Никифор отпустил нагайку и ответил Сотнику спокойным голосом, но вызывающим тоном:
– Велика ли забота правым быть, да нагайкой охаживать тех, кто ответить не может.
Казаки Сотника засмеялись поначалу, а потом трое казаков, скаля злобно зубы, окружили верхом на конях Никифора, четвёртый отъехал к стойлу, слез с коня и привязал его к перекладине за уздечку.
Сотника зацепил смелый ответ Красного командира и что-то туманом, из далёкого прошлого накатило на него седою памятью. Но не смог он вспомнить, из-за лютой ненависти к новой Советской власти, из-за своего, хотя ещё крепкого сложения, но седого возраста, мальчонку босоногого со своей станицы, которого сам и учил владеть оружием. Не помнил Сотник лица того мальчика, который лучше всех научился на палках драться и владеть приёмами казачьего боя, стёрло время память.
Не помнил он его отца, который для сына своего поменял часть надела земли на коня, упросив тогда ещё не Сотника, а крепкого станичного казака с крестами на груди за бои, научить его сына, вместе с зажиточными пацанами наравне держать крепко клинок, чтобы сын с детства чувствовал силу, переданную от воина.
А, мальчик вырос и выбрал путь другой, пошёл с той властью, которая идеей свой поделилась с простым людом и не гнушалась бедностью. Был выбор для мальчика, ставшего мужчиной, завоевать своё место под солнцем, без классового разделения. Застила лютая ненависть глаза Сотнику и произнёс он Никифору, не помня давнего прошлого:
– Ой, ли, нагайка для тебя в самый раз, али тебя клинком рубануть, чтобы пыл твой остудить?
Никифор узнал Сотника, но даже бровью не повёл, только посмотрел по сторонам и, видя коней привязанных к перекладине стойла, решился бежать и для этого начал сам провоцировать седого, напыщенного казака на ситуацию удобную для своего замысла. Он дерзко ответил Сотнику словами, как плевком в лицо:
– Рубани, тебе ж не зазорно убивать безоружных.
– Ах, ты щень, – завёлся Сотник в ответ, тоже ища повод на драку. Он закрутил конём, а казаки его гарцевали жутью на скакунах вокруг пленных.
Зорин не на шутку заволновался, зная нрав Сотника и добро, сказал ему:
– Не затевай бучу, Вахромей Ипатьевич, пленных ещё не допрашивали. Генерал Шатров приказал не трогать красно-пузого. Ты посмотри на него, еле на ногах стоит, того и гляди раньше времени помрёт. Что я Григорию Петровичу отвечу?
Копылову было скучно и он, пожелав повеселиться, успокаивая, похлопал дружески по плечу своего закадычного дружка:
– Тебе-то чего Зорин, пусть потолкуют, а мы на комедию поглядим. И так скука зелёная. Не переживай, штабные все разъехались, остался только писарь и дневальные. Генерал Шатров с Сычёвым отмечают награждение полковника.