Клинок Смерти-Осколки
Шрифт:
Скучно было всем. Казаки и солдаты, от скуки ради подходили к месту нарастающей конфликтной ситуации.
Копылов подошёл к телеге с амуницией, достал клинок из кучи скарба и, возвратившись к Никифору, протянул ему холодную сталь, подначивая ситуацию, о которой только и мечтал Красный командир.
– Бери, ты же смелый, ответь Сотнику, – с издёвкой, проговорил Копылов.
Казаки смеялись, улюлюкали над Никифором, видя состояние слабости его тела.
– Это тебе не с колокольни брехать, – злорадствовал один из казаков.
Никифор притворно, как профан, с
– Это чтобы вам оправдание было, мол, я с оружием на вас напал? – уточнил Никифор.
Сотник обнажил свой клинок и сурово предупредил Никифора:
– Не базлай. Назвался груздём, полезай в кузов.
Один из казаков Сотника, Макар подначивал Никифора:
– Хорош титьки мять, вояка.
Белогвардейцы смеялись от души, когда ещё выпадет счастье почувствовать на отдыхе радость от злобы к комиссарам, просто и без напряжения.
Казак Сотника Ефрем нервно сказал Никифору:
– Бери железо, покажи себя.
Кто-то из толпы зубоскалил: – Он только языком молоть умеет, – и Никифор взял клинок в свои руки.
Казаки продолжали гоготать, шлёпать себя по ляжкам ладонями от смеха и Ефрем обратился к Сотнику, где каждое его пророненное слово отдавало лютостью:
– Дозволь мне Вахромей Ипатьевич окропить кровушкой комиссарской пыль дорожную.
Казаки Сотника разъехались на три стороны от Никифора, а Сотник вложил клинок в ножны, слез с коня и, ведя его в поводе, подошёл к лестнице штаба, встал рядом с Зориным.
Пленный Красноармеец Петров тоже отошёл в сторону, чтобы в этой буче его не зацепили ненароком.
Ефрем вынул свой клинок из ножен, играл им как соломинкой, со свистом рассекая воздух сталью.
– Ну, что воин? Помолись своему Красному вождю,– предупредил он Никифора.
Глаза Никифора впились в привязанных коней к перекладине стойла, он искал момент добраться до них сквозь толпу солдат и опустил руки с клинком вниз, провоцируя словами казаков на свой план побега:
– Да где ж мне вас достать, вы все на конях.
Ефрем, раздосадованный подковыркой Никифора, сплюнул в дорожную пыль, спешился с коня и бросил нервно словом своему соратнику Дугарю:
– Дугарь, прими коня.
Казак Дугарь подошёл к Ефрему и, взяв под уздцы его коня, с неохотой пошутил:
– Ефрем, чего ты с ним завязался? Он окромя прокламаций в руках ничего не держал. Посмотри на него, плюнешь, переломится.
– Погодь Дугарь, дай душу отвести, – дышал злобой Ефрем.
Дугарь отошёл в сторону с конём в поводе. И сошлась в поединке лютая ненависть Золотых погон против Советской власти. Ефрем вертел клинком играючи и Никифор понимал, что любая оплошность перед таким противником будет цена его жизни и глумлением над идеей за которую он не щадил своей крови. Ещё он понимал, что нельзя ему никого убивать до того момента, пока он не оттеснит эту, может быть последнюю свою драку кровавую до стойла с лошадьми, чтобы ветром вольным уйти от Золотых погон на быстром скакуне. А, жить он хотел и жену свою хотел увидеть и хотя гордость давила, что
Никифор выставил на вытянутой руке клинок вперёд перед собой, залюбовался Смертью на конце острия. Красный командир чувствовал силу внутри себя и, хотя видел умелого воина перед собой, но в грош его не ставил, потому, что судьбу свою, как он думал, держал в своих руках крепко.
Ощерив клинок клыком волка, Никифор был уверен в удачном завершение своего плана, потому, что не видел равных себе в бою.
Ефрем пошёл медленно на Никифора, играя клинком в круг себя. Чей-то голос из рати казачьей, подначивал:
– Покажи ему Ефрем «Кузькину мать».
Ефрем произвёл выпад, нанёс удар клинком сверху вниз наискось, слева на право, в ответ на что Никифор, даже не сдвинувшись с места, лишь кистью руки с клинком своим отвёл удар противника в сторону. Ефрем насторожился, отступил на шаг, назад продолжая вертеть клинком. Затем казак нанёс удар сбоку, но Никифор таким же «Макаром» парировал.
Казаки затихли, а Сотника давила жаба, видя, что удары не приносят пользы его казаку, потому, что движения Никифора напоминали Сотнику его собственный стиль ведения боя.
Пробы Ефрема на прочность своего противника вызвали нетерпение в рядах Белогвардейцев, и они шумно негодовали. Не выдержав подначки соратников, Ефрем ринулся от злобы на Никифора и нанёс удар сверху, на что Красный командир, отбил его клинок вправо, шагнул к Казаку вплотную с разворотом спиной и, чуть присев, протянул свой клинок через свою подмышку, уперев остриё в живот противника и, застыл, глядя на Сотника.
Казаки ахнули. Ефрем камнем стоял, с поднятым в руке клинком и капля холодного пота страхом окончания жизни застыла на кончике его носа.
Щемящей тоской отозвался этот приём у Сотника в сердце, и он скрепя зубами отвернулся в сторону.
Тут казаков и понесло. Двое казаков Макар и Волчан спешились с коней. Сверкнула злобно сталь.
Никифор ударил пяткой в колено Ефрему и тот, припав на ногу, рубанул по Никифору, на что командир среагировал молниеносно, отпрыгнув в сторону и подставив свой клинок за свою спину, где сталь Золотых погон лишь скользнула по лезвию Красной власти.
Толпа отодвинулась кругом в сторону коней, и Никифор почти был у цели. Казаки сами ему помогли, взяли его в круг, раздав толпу зевак, так, что Никифору оставалось лишь сделать рывок к коням.
Макар бодрил Ефрема:
– Шустрый он больно от того, что ему от страха голову повредило.
Казаки хорошо бились, но у них не было того куража и мастерства, что вложил Сотник маленькому мальчику из прошлого, любя его, как самого лучшего ученика. Сотник уже уверен был, что когда то знал Никифора, только лица не мог вспомнить.
Никого из казаков не лишил жизни Никифор, только работая клинком сверх человечно, в страшной, неравной схватке отражал их удары настолько искусно, что слеза горечи пробила Сотника, за то, что нет в его рядах этого орла, отчаянного и дерзкого.