Клинок Смерти-Осколки

Бриз Сергий

Никифор был уже у цели и посёк насмешливо Ефрема последним ударом по щеке лезвием своего клинка. Изловчившись, он рванулся к коням, вскочил в седло гнедого жеребца, клинком рубанул по привязанной уздечке и вдарил пятками в бока своей удаче.

Конь встал на дыбы и понёс Никифора сквозь толпу казаков к дороге спасения. Казаки и солдаты взялись за оружие и начали бес толку палить по Никифору. Пролетая на полном скаку мимо Сотника, Никифор рубанул Макара клинком по спине. Казак охнул и осел на землю. Стволы винтовок были направлены на Никифора и Сотник,

сам не зная, почему не смог допустить смерти этого отважного человека. Седой казак вскочил в седло своего коня, выдернул из кобуры наган и с локтя выстрелил в коня под Никифором. Конь завалился на бок, казаки и солдаты налетели вороньём на Красного командира.

Петров трясся телом от увиденного ужаса, когда Белогвардейцы терзали тело Никифора. Они его били ногами, молотили прикладами, но видно небеса управляли жизнью Никифора.

Сотник въехал в толпу озверелых белогвардейцев, выстрелил несколько раз в воздух и крикнул гортанным голосом казакам:

– Осади! Осади, кому говорю!?

Белогвардейцы остановились, Сотника уважали, да и боялись его нрава лютого.

Никифор лежал в дорожной пыли, как пельмень, обваленный в муке. Лица не было видно, одно месиво, вся одежда сплошная кровь, но он был жив и приподнявшись на локоть своей руки, посмотрел с усмешкой израненных губ на Сотника.

Сотник, проглотив ком боли проговорил:– Никому не трогать его, так сказал генерал Шатров, – затем посмотрел на Никифора и с надеждой спросил: – Ты орёл сам-то случаем не из казаков будешь?

Никифор собрал свои силы последние и, сплюнув кровавую слюну, ответил, еле выговаривая слова:

– Нет, я из Питера.

Эпизод 9

1920 год. Лето.

Белогвардейцы отволокли Никифора, находившегося в состоянии беспамятства в сарай, стоявший недалеко от здания штаба и бросили на солому. Петров шёл сам, дёргаясь от жалости к командиру нервным тиком. Белогвардейцы закрыли их на засов и оставили сторожить под началом солдата бывалого, не в молодых годах.

Тихо, по– летнему на город опустился вечер. Духота спадала, и первая ночная прохлада остужала израненное тело Никифора. Петров суетился возле командира.

Им оставили воду в ведре, и Петров смочил в нём кусок материи, оторванной от своей гимнастёрки, обтёр лицо Никифору. Слёзы счастья, что Никифор жив, капали на лицо командира из глаз его ординарца, молодого, неопытного, но преданного солдата.

***

Стемнело.

Никифор очнулся, открыл глаза и Петров тихим голосом проговорил ему:

– Жив. Ты командир не держи на меня зла. Главное ты жив. Я тебе там ничем не смог бы помочь.

Никифор улыбнулся, скривив от боли губы, приподнялся на локте. Петров помог ему сесть, поддерживая его в спину.

Сильный был Никифор. Петров дал ему напиться воды из ведра и сел на солому рядом с командиром, обняв его за плечи.

– Ну, ты как себя чувствуешь? – не к месту задал вопрос Петров, видя израненное тело Никифора.

– Хорошо я себя чувствую, лучше, чем покойник в гробу,

хотя бы говорить могу. Ты мне лучше ситуацию обрисуй, – стонал Никифор.

Петров оживился, начал говорить на ухо Никифору приглушённым голосом:

– Стережёт нас не казак, солдат. Щели в двери руку просунуть можно. Замка нет, только засов с той стороны. Сидит рядом с дверью на чурбаке и не спит зараза, курит часто. Беляки успокоились. К часовому подходили казаки, слышал я, хотят за Макара посчитаться с нами, ну которого ты рубанул, когда удирал.

– Я не удирал, а с боем прорывался сквозь ряды противника, – ответил задетый словом Никифор.

Петров замахал руками в знак согласия, лишь бы командир не нервничал:

– Да, я это и хотел сказать, когда ты с боем убегал от противника, а я всю обстановку запомнил.

– Послал мне Бог ординарца, – спокойным тоном проговорил Никифор.

Петров, состроив обиженную гримасу лица, продолжил:

– Причём здесь Бог? Меня вы сами к себе назначили ординарцем, – перешёл на вы Петров, – да и в Бога вы не веруете.

– Кто тебе сказал, что я не верую?– спросил Никифор.

– Так партия и сказала, что только Красный командир для бойцов и царь и Бог.

– Пустомеля ты, – сплюнул Никифор.

– С чего я пустомеля? Может быть, у меня тактика такая была. Я знал, что сорвётся побег с боем сквозь ряды противника и сберёг основные силы нашего отряда, то есть меня.

Никифор засмеялся, отдаваясь из лёгких кашлем с кровавой слюной, затем приказал:

– Значит так. На дворе уже темно. Казаки точно в ночь придут к нам, могут и порешить нас, от злобы за своего дружка. Помоги мне встать.

Петров молча, помог встать Никифору на ноги. Командир постоял немного, размял ноги. Видно было, что он превозмогал свою боль в теле. Затем Никифор медленно подошёл к двери и посмотрел на улицу сквозь щель досок.

Часовой достал кисет, вынул из него полоску бумаги и начал сворачивать цигарку. Никифор отошёл от двери, прислонился спиной к стене. Петров встал рядом с ним и спросил:

– Ну, что, как прошла разведка?

Никифору было смешно, он не мог понять дурак его ординарец или хитрый. Вроде парень служил исправно, но при всём этом иногда вёл себя непредсказуемо.

Никифор говорил шёпотом:

– Ведро сейчас на бок завалишь, сядешь на него и сомнёшь. Понял?

Петров вылил оставшуюся воду из ведра, сел на него и смял, потом взял за ручку и поднёс его Никифору со словами:

– Задание выполнено товарищ командир.

Никифор, как смог ухмыльнулся, взял за ручку ведро и подошёл к двери сарая.

Часовой курил, смачно затягиваясь самосадом. Никифор посмотрел через щель в двери на часового и вполголоса обратился к нему:

– Послушай браток…

– Тебе чего надобно? – ответил грубо часовой.

– Мне бы по нужде сходить, – конючил Никифор.

– У вас там ведро стоять должно для нужды вашей, – ответил часовой.

– Что и пить и справлять нужду в одном ведре?– удивлялся Никифор.