Клокотала Украина (с иллюстрациями)
Шрифт:
Кривонос громко вздохнул.
— Ты как считаешь, Остап, не передумает?
Остап был погружен в мечты о Ярине, полонившей его сердце. Он уже был помолвлен с девушкой из Корсуня, красивой, казацкого рода, и, казалось, больше всего на свете любил свою кареокую Марту. А вот увидел Ярину, и сердце словно огнем запылало. Еще никогда оно так не билось от одного только взгляда больших с поволокой глаз, от бархатистого голоса, от легких движений. Но не он стал ее избранником... Только нет, этому не бывать! Дело не дойдет
— А зачем она тебе такая, пане атаман?
Кривонос захлопал глазами, затем пригляделся внимательнее и улыбнулся в усы.
— Я о Хмельницком говорю! Если у него казацкая душа, то до каких же пор он будет дули в кармане показывать?
— У него спроси! — рассердился Остап, покраснев оттого, что Максим раскрыл его помыслы.
— И спрошу! А если будем дольше ждать, паны столько нагонят кварцяного войска, что и пикнуть нельзя будет.
— Надо думать, у Богдана Хмельницкого свой ум есть!
— Да ведь и у него болит душа из-за людского горя. Разве я его не знаю?
— Ты думаешь лишь о горе, а он, наверно, еще и обстоятельства в расчет берет.
— Обстоятельства подходящие, Остап, да вот опора не та. Слыхал, что говорили косцы в поле? Сила — в народе. Кто с народом — тому и обстоятельства всегда будут на пользу. А мы на Варшаву оглядываемся, просим, чтобы нашим салом да по нашим же губам помазали. Подумать только — чего нам не хватает? Земли немереные, люди работящие, ума не занимать стать, а силы хватит еще с другими поделиться!
— Видно, только человека надо, который бы понимал, чего нам нужно.
Максим Кривонос был поражен этими словами и с благодарностью посмотрел на своего товарища...
— Это мудрее, чем ты сам думаешь. Твоя правда — такого человека нам и не хватает.
Он снова углубился в свои мысли и потихоньку запел:
Ой, полем, полем Килийским,
Битым шляхом Ордынским...
Ему стали подпевать и другие:
Гей, гулял, гулял казак, убогий бедняк, семь годов и четыре,
Да пали под ним аж три коня вороные,
На казаке, горьком бедняге,
Три сермяги,
Епанча на нем рогожная...
Кривонос умолк, а потом неожиданно спросил:
— Тебе понравилась моя дивчина? Правда, хороша она?
Остап исподлобья посмотрел на него сердитым взглядом. Тяжкий вздох рвался у него из груди, и, чтоб не заметили, он огрел плетью коня и поскакал вперед. Кривонос нахмурился.
— Уж не влюбился ли? Тю на тебя. А Марта?
Остап оглянулся и уже угрожающе крикнул:
— Не насмехайся, пане атаман, плохо будет!
— Теперь
На казаке бедном сапоги-сафьянцы:
Видны пятки и пальцы,
Где ступит, босой ногою след пишет.
А еще на казаке, убогом...
— Стой!
Кривонос поднялся на стременах. В ложбине над высоким кустом травы встревоженно кружили чайки.
— Посмотрите, хлопцы, что там! — сказал Кривонос. — Обскачите вокруг.
Джуры поскакали в ложбину. От куста дорожкой заколыхался потревоженный снизу ковыль.
— Перенимай, перенимай, Остап!
Дорожка поползла в другую сторону, но оттуда скакал джура. Ковыль затрепетал на одном месте и затих.
— Человек! — крикнул джура.
— Татарин?
— Да нет... А ну, вставай!
Из травы поднялась косматая голова и вновь спряталась.
— Ведите его сюда!
Остап концом сабли пощекотал лежавшего, и тот мгновенно вскочил на ноги.
Перепуганный насмерть человек предстал перед Кривоносом. На голом теле была только рваная свитка да холщовые штаны. Босые ноги, потрескавшиеся и черные, были покрыты свежими ссадинами.
— Ты кто такой? — спросил Кривонос.
Человек забормотал что-то невнятное.
— Как ты сюда попал?
Человек бросился на землю.
— Помилуйте, паночку, помилуйте!
— Да ты на бойся, здесь нет панов!
— Помилуйте, я заблудился в степи, а пан послал...
— Да встань, запорожцы этого не любят!
Человек смерил всадника быстрым взглядом, в его глазах сверкнула надежда. Он поднялся на ноги, но, взглянув на Кривоноса, снова умоляюще сложил руки.
— Я бедный хлоп!
— Врешь! Вон какое пузо наел!
Казаки захохотали: из-под свитки торчали ребра, как зарубки на вальке.
— Признавайся, куда идешь? Может, на Сечь? Так мы тебе дорогу покажем. Как прозываешься?
— Прелый, пане!
— А мы тебя уж Голым прозвали, — сказал Мартын, угрюмый джура. — Православный или униат?
— Греческой веры!
— Перекрестись.
Прелый стал часто креститься.
— И «отче наш» знаешь?
— Знаю, и «верую» прочитать могу.
— Значит, наш. Сказано: казак — правдивая душа — ни рубахи, ни кунтуша.
— Ну, теперь рассказывай, Голый: почему ты здесь волков пугаешь? — снова спросил Кривонос.
Прелый уже немного опомнился, но вполне открыто говорить еще не решался.
— Окропи его, Мартын, горилкой. Вишь, отощал человек, слова не вытянешь. Ты, может, из лесу?
Глотнув водки из Мартыновой баклаги, Прелый наконец поверил, что перед ним настоящие запорожцы, и уже важно ответил:
— Может, и из лесу, не знаю, как тебя величать.
— Люди Перебейносом величают, а на Сечи — Кривоносом прозвали.