Клокотала Украина (с иллюстрациями)
Шрифт:
— А ты чего же молчишь, чертов глухарь? — вдруг раздалось над головами всадников, и кривая палка полетела с дуба прямо в Прелого.
На толстом суку, свесив ноги, сидели два парубка. Прелый почесал спину и, оправдываясь перед Кривоносом, сказал:
— Я еще и виноват! Разве вам на этом дубе караулить приказано? Возле камня нужно!
— Там ксендза повесили, а мы другой веры. Кого ты ведешь?
— Таких, что и тебя поведут!
Наконец впереди золотыми пятнами заиграло солнце, и тропинка вывела на широкую
— Кого-то захватили! — воскликнул Прелый и побежал к толпе.
Казаки остановились. Под дубом, ветви которого достигали чуть не середины поляны, стоял шалаш, укрытый шкурами. Возле него на выпряженном возу сидел парубок с самопалом. Между деревьями прятались шалаши поменьше, крытые лопухами или камышом. На ветвях сушилось белье, звериные шкурки, вялилась рыба. Вблизи шалашей паслись стреноженные кони. Пахло дымом, который вился над кустом калины.
Прелый прибежал назад радостно взволнованный.
— Пана поймали. Какого-то вельможного. Говорят, из самой Варшавы вез что-то к хану.
— А где он? — встрепенулся Кривонос.
— На кол уже посадили!
За Прелым подошли другие лесовики и подозрительно, не скрывая враждебности, стали рассматривать незнакомых всадников. Казаки тоже впервые встретились с повстанцами. Вид у них был изнуренный, были они в рваных рубахах и штанах, босиком или в прелых лаптях. Кое у кого на плечах вместо рубахи была женская кофта или остатки жупана, некоторые не имели и того, из лохмотьев поблескивали загоревшие дочерна тела. Люди держались независимо и вызывающе. Несколько человек выделялись светлыми бородами и такими же волосами с пробором посредине.
— А ты откуда, такой голубоглазый? — спросил Кривонос парня.
— Разве приметный? — весело ответил парубок в длинной рубахе, низко подпоясанной. — Из-под Путивля убежал.
— Не поладил с кем, что ли?
— Князь Долгорукий не хотел со мной ладить, а мы люди смирные: когда спим — хоть верхом на нас езди.
— Ты хоть знак какой-нибудь панам оставил?
— Побьем ваших, пойдем бить наших — вот это и будет им знак. Чтоб на всю жизнь запомнили.
— Где же ваш атаман? — спросил Кривонос, которому все больше нравились лесовики.
— А зачем вам знать? — настороженно отозвалось несколько голосов. — Пан ему какую-то загадку загадал, он сидит, голову ломает. Может, вы отгадаете. А то лучше и не ходите — дядько Савва не посмотрит, что вы знатные. Вишь, у каждого штаны, да еще и сапоги. Дайте нам хотя бы одни.
— Что же вы так плохо стараетесь, что и на себя не заработаете! Разве мало панов?
— Далеко!
— А может, жалеете?
— Жалеем, что никак не доберемся до них. Если бы нам братья запорожцы помогли — хотя бы оружие дали, — мы бы тогда и кварцяного войска не испугались.
— Да это видно, еще и сами напугаете! А оружие легче добыть, чем за него взяться. Ведите к атаману.
Максим Кривонос передал коня джуре и, разминая ноги, направился к шалашу атамана. Лесовики не спеша расступились, и он увидел в шалаше плотного мужчину, подстриженного в кружок, с проницательным взглядом карих глаз на сухом лице. Загорелые щеки были покрыты колючей, уже седеющей бородой. Он сидел на пеньке. Толстое бревно, поставленное на попа, служило столом. Гайчура обедал.
— Челом, пане атаман!
Атаман продолжал сосредоточенно есть.
— Челом, говорю, тебе, пане атаман! — вторично, уже более громко сказал Кривонос, и лицо его покраснело, словно от натуги.
Атаман повернул голову и сверкнул на казаков сердитыми глазами.
— Панов я на кол сажаю, а здесь праведные люди!
— Вот это наш разговор. Ты за Кривоносом посылал?
— Слыхал, что он за бедных стоит. Сам родом из таких, как мы. А ты так, значит, меня слушаешь? — обратился он к Прелому.
Хотя атаман и не повышал голоса, но Прелый предусмотрительно спрятался за казаков.
— Привел тебе Кривоноса, а ты еще и сердишься!
Савва недоверчиво осмотрел Максима.
— Так это ты? А Перебейнос — тоже ты? Покажи знак!
— Писаный или на кулаках?
— Ну, так заходи. А вы, хлопцы, отведите коней попастись... Да расседлайте их, коли не спешите.
Кривонос зашел в шалаш и присел на свободный пень.
— Кого поймал?
— Говорит, мол, приближенный короля, к хану будто бы посланный.
Голос у Саввы Гайчуры был спокойный, тихий. Говорил он медленно, обдумывая каждое слово, понятно и убедительно.
— Имя свое сказал? Как прозывается?
— Не успел сказать.
— Ты хоть бумаги забрал?
— На, посмотри, раз уж ехал к крымскому хану, так не ради прогулки. — И Гайчура вытащил из-под сена, служившего ему постелью, сумку из красного сукна.
В сумке было уже распечатанное письмо, чистая бумага, гребешок и деньги — несколько сотен. Кривонос взял письмо, все остальное вернул обратно.
— Читал?
Савва засопел.
— Я и так знаю, что все это на нашу погибель.
— Посол же небось имел охранную грамоту от короля?
— Может, вон та картинка?
Грамота уже украшала стенку шалаша.
— Это для коронных, а мы теперь беззаконные.
Кривонос, прочитав бумажку, сжал ее в кулане и со злостью ударил по бревну.
— Как лошадьми, барышничают нашим братом, анафемы! Только не вовремя вздумали... А что он тебе сказал?
— Не хотел рядом с кучером на кол садиться.
«Я уроджоный шляхтич», — говорит.
— Ну, туда ему и дорога! — сказал Кривонос атаману. — Много ли вас, беглецов? Давай об этом поговорим. Что намерены дальше делать?