Клокотала Украина (с иллюстрациями)
Шрифт:
— Потому что шляхтич, он даже свой герб имеет.
— Выдумка, пан староста! Я себе тоже могу придумать геральдику. Сотник Хмельницкий не герб, а камень за пазухой имеет.
— Ну, вашмость [Ваць, вашець, вашмость – сокращённое «ваша милость»] сегодня просто в плохом настроении. Службой сотника был доволен даже отец мой, великий гетман коронный.
— Да будет пухом ему земля! — благоговейно сказал Чаплинский.
— Аминь! — добавил, подняв глаза, ксендз.
— Но сотник Хмельницкий — я вижу его насквозь — ждет только подходящего момента, чтобы выпустить свои когти. Скрытный и хитрый дипломат. Я только что
— Ладно, оставьте меня в покое с вашим сотником, — поморщился Конецпольский. — Пан может и сам сообразить, как действовать, если хутор так уж хорош. Знает же вашмость, что простой человек недостоин иметь села и подданных.
— Справедливо, — с готовностью подтвердил Чаплинский.
Кончив одеваться, Конецпольский коленом оттолкнул слугу и повертелся перед зеркалом. На нем был красный, в цветах, жупан, подпоясанный золоченым поясом, на боку на шитой серебром портупее висела кривая сабля с яшмовой рукояткой. Кунтуш [Кунтуш – верхняя одежда, кафтан] с трезубцами на плечах был застегнут с правой стороны на пуговицы чистого золота величиной с лесной орех. У воротника сияла алмазная застежка. На желтых сафьяновых сапогах звенели загнутые кверху шпоры.
— Милостивый пан! — восторженно воскликнул Чаплинский. — Сам бог судил вашей милости держать в руках гетманскую булаву!
У гетманича была маленькая головка на худой шее с выпирающим кадыком, длинный нос над тонкими губами и масленые зеленоватые глазки. Польщенный словами Чаплинского, он еще сильнее выпятил узкую грудь, приосанился.
— Так пусть же вашмость побеспокоится о том, чтобы меня приветствовали казаки.
— Слушаюсь, — щелкнул каблуками Чаплинский. — Разрешите доложить, пан староста, есаул Пешта Роман имеет хорошие уши, может нам послужить. Он с самого утра ожидает пана хорунжего.
— Вашмость может угостить этого есаула стаканом мальвазийского. Только там, в людской.
— Может быть, пан староста захотел бы выслушать есаула? Он имеет сведения — но я этому не верю, — будто полковник войска реестрового пан Кричовский действует заодно с этим сотником Богданом...
— Снова сотник? — уже плаксиво выкрикнул Конецпольский.
— Да!
— Опять Хмельницкий!
— Да, да! — с нескрываемой злобой бросил, словно щелкнул курком, Чаплинский.
— Хоть сегодня оставьте меня, пане, в покое! — завопил Конецпольский.
Чаплинский с улыбкой на перекошенном лице полукругом обежал комнату, метнул злобный взгляд на ксендза и исчез за дверью.
Петроний Ласка глубоко вздохнул и смиренно сказал:
— Милостивый бог дал пану гетманичу большой ум, а сердце очень мягкое. Не все одинаково понимают выгоды отчизны. Пусть бог даст вашей милости крепость и силу постоять за веру римскую, за вольности панства.
Конецпольский удивленно посмотрел на ксендза.
— Не думает ли патер, что я, став гетманом, буду потакать каким-то Хмельницким, нянчиться со схизматами? Поступать так не заставят нас ни король, ни сенат.
— Dominus vobiscum! [Да поможет вам бог! (лат.)]. Шляхта счастлива будет приветствовать такого гетмана.
III
Гости
Пышное убранство зала дополнялось яркими нарядами гостей. Шляхтянки, возле которых увивались услужливые, предупредительные кавалеры, шелестели плотным шелком широких юбок, вышитых крупными цветами. С длинных рукавов их платьев ниспадали тонкие кружева; кунтуши оторочены были белым мехом, а на высоких шеях сверкали жемчужные ожерелья, кораллы или золотые крестики на черных бархатных ленточках.
Пожилые гости разбились на кружки и гудели встревоженным роем. Шляхтичи, сидевшие на глухих волостях, о многом услышали здесь впервые и выражали свои настроения гневными возгласами. Приближалось то, чего они все время боялись и что могло согнать их с насиженных мест. Король Владислав вздумал начать войну с турками. Для этого он уже нанял десять тысяч немецких рейтаров; в Варшаве, во Львове и в Кракове построил новые арсеналы и льет пули, делает порох; ведет переговоры с папой о деньгах на экспедицию, а с Москвой договорился о походе против татар.
Коронный подстольничий Радзиевский, приехавший три дня назад из Варшавы, вслушивался в эти трусливые разговоры и длинными пальцами прикрывал насмешливую улыбку.
— Марс не дает покоя его королевской милости, — проскрипел лысый и пузатый Четвертинский.
— А что же, сиятельное панство, оружие приносит мир, — сдержанно сказал Радзиевский.
— Лучше бы уж он продолжал распутничать. Зачем ему война?
Януш Тышкевич, воевода киевский, раздраженно заерзал в кресле.
— Понятно, зачем: чтобы поставить королевскую династию над дворянством. Разве это не так? В этой войне Речь Посполитую победят если не турки, так свой же король.
— Сейм не даст согласия! — с апломбом изрек гетманич Конецпольский. — Не позволим!
— Не позволим! — повторило за ним несколько голосов.
Сухой, желчный Яков Шемберг, комиссар войска Запорожского, скривил тонкие губы.
— Уездные сеймики уже разрешили собрать общее ополчение.
— Но только для защиты.
— А воеводства и на это не дадут согласия.
— И правильно сделают, — сказал Януш Тышкевич. — Что король думает? Кто может устоять против султана, этого властителя Азии, Африки и трети Европы? Это же все равно, что одному идти против сотни. Правильно сказал пан Ржельский: первая проигранная война с султаном погубит нас, а он выиграет и пятнадцать войн. Сколько отнял он у генуэзцев, сколько у венецианцев! Даже принадлежавшую испанскому монарху Гулету разрушил... Все терпят. Так лучше рукавом заткнуть дыру, чем целым жупаном. Нет, воеводства на войну не пойдут!
— Жаль, — сказал Радзиевский. — Кто наступает, тот может хотя бы надеяться. Тридцатилетняя война немцев со шведами ослабила наших соседей настолько, что достаточно нам протянуть руку, чтобы Шлезвиг стал польским и мы получили бы выход к морю. Да и турки давно уже в роскоши утопили свою силу. Если мы не воспользуемся таким удобным случаем, история не простит нам этого.
— Лучше бы она нам спокойного короля подарила, — ответил князь Четвертинский. — Чтобы воевать со всем миром, нужны деньги, а кто их нам даст — уж не король ли?