клуб аистенок
Шрифт:
Сид заигрался на игровой площадке с детьми, дети постарше подзадоривали малышей карабкаться по лесенке вверх, малыши визжали, орали, восторгались и Рути тоже, махнув на все заботы рукой, расслабилась за долгое-долгое время. Гнев в глазах Шелли поверг ее в отчаяние.
– Ты в порядке?
– спросила она.
– Да. Только хочу убраться отсюда.
– Мы же только что пришли, - она попыталась понять, что случилось.
– Тогда оставайся, я пошел.
– А как Сид?
– Он может оставаться или идти со мной, тебе решать.
– О, Шелл, почему нам всем не остаться?
– Потому, что я хочу уйти ...
– И что делать?
– Поехать домой.
– Почему ты хочешь домой? Это
– Очнись, Рути. Мы - евреи, это не наш праздник, и мы - не семья.
Океан шумел, но не заглушил слов Шелли. Одна из женщин-писательниц, стоявших рядом, увидела, как исказилось лицо Рути от боли, и взяла ее руку. Рути высвободила руку.
– Вот, возьми билет на машину, - она вытащила его из сумочки.
– Сид останется здесь, со мной.
Шелли забрал билет, подощел к Сиду поцеловать на прощание и ушел. Через огромные окна веранды Рути видела, как служащий парковки вывел ее Мерседес, Шелли сел и уехал.
Согласно докторам со здоровьем у него все было хорошо. Ежемесячно он проверялся на количество Т-клеток и на наличие симптомов СПИДа, и пока все обстояло благополучно. Но страх раздирал его. Иногда по ночам он просыпался и сочинял стихи; она находила их повсюду в его комнате. Часто по ночам он лежал в постели, пытаясь заснуть, перейти тот порог, где он был здоров и не боялся, но мозг держал его в тисках паники. Дыхание учащалось, его трясло и тошнило, и тогда он вставал и через холл плелся в комнату Рути, и она, во сне чувствуя, что что-то неладно, просыпалась, обнаруживая его рядом, сидящим у нее. Ему необходимо было быть рядом с ней. Проснувшись, она массировала ему плечи, узлы страха постепенно исчезали, а она снова и снова говорила ему: "Ты в порядке. У тебя все в норме. Содержание клеток-Т высокое, у тебя хороший аппетит, мы с Сидом любим тебя, у тебя все хорошо". И скоро физический контакт массажа умиротворял его, и он расслаблялся. Когда Рути чувствовала, что напряжение исчезло и опустились плечи, она поднималась, надевала халат и брала его за руку: "Давай, давай", и она вела его в детскую. Потом оба они стояли, глядя на лицо их мирно сопящего сына. "Вот поэтому ты не должен психовать. Вот поэтому ты должен сказать себе "все умрут'мы прошли через "Руди-де-Пуди", через любовь и смерть, через взлохмаченные волосы, суицидальные попытки, и мы одолеем и это тоже". Потом она отводила его в его комнату, укладывала в кровать, возврашалась к себе и сидела до тех пор, пока не слышала его храп, и только тогда ложилась спать сама. Она любила его, и ей, конечно, следовало бы уйти с этой глупой рождественской вечеринки вместе с ним. Собственно, она уйдет сейчас. Одна из женщин, с которыми она разговаривала, отправилась за закусками, другая бегала и ловила своего малыша-топотунчика. Рути решила поспрашивать, сможет ли кто-нибудь подкинуть ее домой, и в толпе в заднем дворе натолкнулась на Луи Квелла. Он стал несколько круглее, чем был в молодые годы, когда все они - Рути, Шелии, Луи и другие комедийные писатели атаковали Comedy Store. Но он все еще мило выглядел, а когда обнял Рути, здороваясь, это бьшо приятно, и пах он потрясающе. Одним из привлекательнейших качеств, которые Рути помнила за Луи, была его начитанность. Однажды они обсуждали телесериал с множеством сюжетных линий, и Луи обозначил его как "многослойность Дикенса". В другой раз он сравнил сюжет ситкома, который они смотрели вместе, с короткими рассказами Стефана Крейна.
– Не шутишь?
– рассмеялся Шелли, - я думал, Стефан Крейн - заголовок минисерий на NBC.
Большинство комедийных писателей, знакомых Рути, были забавны и чувственны инстинктивно или через перенесенную боль. Луи Квелл тоже всем этим обладал, но еше он был прекрасно образован, имел широкие взгляды, и такое сочетание сделало его одним из наиболее процветаюших телепродюсеров. Недавно он заключил контракт со студией, и широко освешавшая его пресса утверждала, что он получил "полную артистическую свободу при неслыханно огромной сумме денег".
– Ты - хит, - сказала ему Рути, когда он подсел к ней. Казалось, прошла вечность с того времени, когда они были начинаюшими, неизвестными, боровшимися за место под солнцем. Когда Рути и Шелли делили на двоих один чизбургер, потому что не могли себе позволить два.
– Ты - тоже хит, - Луи улыбнулся.
Рути подумала, что для человека, каждая идея которого стоит миллионы долларов, он очень непритязателен и почти скромен.
– Ну, не такой, как ты. Сейчас ты можешь продать свое грязное белье за гораздо большие деньги, чем я свой дом.
– Да, но у тебя есть сын, - он погладил ее руку.
– Это тот в красной рубашечке?
– он показал жестом в направлении деревянной постройки, где Сид карабкался по лесенке.
– Откуда ты знаешь?
– спросила Рути.
– Потому, что он чудесен ..., - Луи заглянул ей в глаза, и Рути, казалось, была сбита с толку, когда почувствовала, как пламенем полыхнули ее щеки'', этого не случалось с ней целую вечность.
"Остынь, Циммерман", - сказала она себе, - "ты Потеряешь рассудок".
– Над чем же ты работаешь?
– спросила Рути, надеясь, что он не заметил, как она встрепенулась, хотя, скорее всего, он попросту шутил. На целый миг она вообразила себя желанной. Нет. Еще лучше - женщиной.
Вечеринка становилась шумнее и веселее по мере того, как подъезжало все больше гостей.
Очень стройненькая и прехорошенькая девица в платье-спандекс, настолько обтягивающем, что выдавались кости ее лобка, нашла взглядом Луи и поспешила навстречу напомнить ему, что она была занята в одном из эпизодов его шоу несколько недель назад, и что сценарий его был "та...кой та...кой блестящий". Рути понравилось, как Луи серьезно поблагодарил ее, не клюнул, не запал, и, когда она ушла, не сделал никаких сальных комментариев. Славный, мягкий мужчина.
– Правильно сделали - и ты и Шелли. Я имею в виду вашего ребенка. На днях я случайно столкнулся с Шелли, он полностью изменился. Гораздо серьезнее стал. Ты того же мнения?
– Ты имеешь в виду, Шелли стал серьезнее? Несомненно, - ответила Рути и почувствовала себя виноватой, что не ушла с ним.
– Вы вместе живете?
– Да.
– Привет, Квелер!
– позвал кто-то из дома. Луи махнул в ответ, и Рути наблюдала, пораженная, что нет в нем никаких признаков величия, снисходительности, обычно сопровождающих успех в Голливуде.
Он оглянулся на Рути, и она уже знала, о чем он собирается спросить. О том же, о чем ее спрашивали раньше.
– Слушай, я знаю, это не мое дело, и, если ты сочтешь, что это грубо, просто скажи мне, и я заткнусь, но как это получилось?
Она прекрасно понимала, что он имел в виду, но ничего не хотела ему облегчать.
– Получилось что?
– Я имею в виду, это любовь, роман или что-то другое?
– Ты прав. Не твое это дело. Он - мой лучший друг. Самый близкий в этом мире. Я люблю его больше, чем кого-нибудь любила или полюблю, но каждый из нас спит в своей спальне, и между нами нет секса.
Лицо Луи осталось бесстрастным.
– И это о'кей, - сказала ему Рути.
– Ма...а...а..., - внезапно закричал Сид, и, вскочив, Рути побежала к плошадке, где сын ее орал, скатившись с горки, потому что какой-то большой мальчик только что поддел его ногой. Она подхватила его и, прижав, стала утешать и целовать. Через несколько минут малыш вытер свое лицо об ее блузку и, вывернувшись из ее рук, снова помчался играть.
– Мы едем домой скоро, дорогой, - вслед ему крикнула Рути.
– Через несколько минут едем домой к папе. Пойду поищу, кто бы нас подвез.